Змея чуть задумалась и спросила:

– А хозяин ваш хорошо готовит?

– Когда как, иной раз лапы оближешь. Вообще-то меня хозяйка кормит. Из борща мне мясо выкладывают, а сами свеклу и капусту едят.

– А мне совсем немного надо. Неделями могу не есть, а то и месяцами. У нас некоторые змеи всего три раза в год едят. Анаконды, например. Но главное, конечно, чтобы вкусно было.

– Это точно.

– Вы правда на меня не сердитесь? – робко спросила змея.

– Теперь уже нет.

– Ой, я так рада! Вы знаете, на нас, змей, много всякой напраслины наговаривают. Вот сейчас, вы думаете, я случайно к вам во сне пришла? Нет, мы, змеи, всегда так делаем. Люди думают, что животные от болезней сами травки находят, по запаху. Не знаю, как от других заболеваний, а от змеиного укуса – это мы показываем. Мы легко можем через сон с укушенным связаться. А ещё мы гипнозом владеем. Ой! – вдруг опомнилась она. – Заболталась совсем! Вам же лечиться надо! Просыпайтесь скорей!

Тут я и проснулся. Огляделся по сторонам и змеи никакой не обнаружил. Нос ещё больше распух, но хоть какая-то бодрость появилась. Пошёл я те травки и ягоды искать, которые мне змея во сне показала. Что-что, а их я крепко запомнил. Вскоре и кустарник нашёл с чёрными ягодами. Поел их, потом травой закусил – жую и плачу, в общем, кое-как натолкал в себя, вогнав в оторопь желудочно-кишечный тракт. А что поделаешь, жить захочешь, и траву начнёшь есть.

Сразу же сморил меня опять сон, и проспал я десять часов кряду. На этот раз мне, правда, змея не снилась. Привиделась молоденькая овчарочка с другого конца деревни, которая ещё ни разу замужем не была. Зовут её Рада. И вот плачет она, слезами обливается и говорит мне так ласково и с дрожью в голосе:

– Коленька, ты даже не представляешь, как я за тебя испугалась! Я же без тебя жить не смогу! Коляша, ты дороже мне всех на свете! – и дальше всё в том же духе.

Рада долго не могла успокоиться, и я весь сон читал ей стихи. Она слушала с придыханием и не сводила с меня своих влюблённых и восхищённых глаз.

Проснулся уже почти здоровым; чую, на сердце легко и спокойно, мордаха перестала болеть, зачесалась, опухоль чуть спала. Побежал я скорей домой. Ну, думаю, потеряли меня, беспокоятся, места себе не находят. Страшные мысли от себя прочь гонят. Полиция, МЧС, больницы, патологоанатомы, тысячи волонтёров местность прочёсывают. А я подбегу – вот они обрадуются!

Только я лапы в деревню направил, гляжу, плетётся мне навстречу старый алабай – так среднеазиатскую овчарку называют. Кайрата я не то чтобы побаивался – он всю карьеру на цепи просидел, – уважал сильно: могучая собака, ну, совершенный медведь! И вот совсем дряхлый стал, еле лапами передвигает. Пасть раззявил, отдышка, как у астматика, хрипы из груди, язык сбоку болтается.

Жалко мне стало старого Кайрата, аж комок к горлу подступил. Была бы кость, – не задумываясь, отдал бы. Буженину от сердца бы оторвал, честное слово! Подбежал я к Кайрату, поздоровался, хвостом тропинку подмёл. Ну и присели мы передохнуть, о делах наших скорбных повздыхать.

Стал Кайрат мне про свою горькую жизнь рассказывать, и страшен был его рассказ. Я то и дело слёзы украдкой смахивал. Что и говорить, всю жизнь на цепи, детей нет, любовь по молодости была, да и то злые люди разлучили. И вот теперь, когда старик совсем хворый стал, хозяин отвязал его и отпустил в лес умирать. Собаки всегда, когда смерть чуют, уходят подальше от глаз – в лес, в тайгу, в самую глушь. Это и у предков наших, у волков, закон такой, чтобы стаю не обременять.

Зашёл у нас разговор о первой любви, и рассказал старый алабай такую историю.