Сильвия взяла у двери большую заостренную палку, но перед тем, как выйти, на секунду замешкалась.

– Прю, ни в коем случае не трогай глаза и лицо. И Честити не вздумай брать на руки, пока хорошенько их не отмоешь. Если вдруг будет плакать, пусть ее успокоит Пейшенс.

Как нарочно, Честити завозилась, хотя ее только что накормили и переодели. Однако Пейшенс уже выскочила на улицу. Интересно, где они хранят особую папину флягу? Не иначе как припрятали хорошенько…

– Давайте ребенка мне, – предложил Джейми. – Я пока ею займусь.

Сильвия безо всяких сомнений (что порадовало) отдала ему младенца, и он принялся корчить Честити смешные рожицы. Та захихикала – и Пруденс, шуршащая пестиком в миске, тоже. От горячего запаха молотой горчицы воздух потяжелел.

Джейми высунул язык и покачал им. Честити затряслась со смеху, как маленький студень, и тоже показала крохотный розовый язычок, отчего Джейми фыркнул.

– Над чем вы смеетесь? – громко спросила Пейшенс, распахивая дверь. Она хмуро уставилась на сестер, и те захохотали еще громче. Когда вернулась миссис Хардман, притащив большущий кривой корень, все четверо покатывались со смеху уже безо всякого повода. Она недоуменно захлопала ресницами, но все-таки покачала головой и тоже улыбнулась.

– Говорят, смех – лучшее лекарство, – заметила она, когда веселье поутихло, а Джейми вдруг понял, что ему и впрямь полегчало.

– Друг Джеймс, можно твой нож? Он режет лучше моего.

И правда: ее нож представлял собой простое лезвие, отвратительно наточенное и с рукоятью из бечевки. У Джейми же был кинжал в ножнах из слоновой кости, который он купил в Бресте: из закаленный стали и такой острый, что сбривал волоски на предплечье. Сильвия улыбнулась, взвешивая его в руке, а Джейми тут же вспомнил, как Брианна радостно крутила свой швейцарский нож.

Клэр тоже любила хорошие инструменты. Однако она больше ценила то, что можно сделать с их помощью, нежели восхищалась красотой самого клинка. Лезвие было для нее не орудием, а продолжением собственной руки. Джейми невольно потер подушечки пальцев, вспоминая нож, который однажды для нее сделал, – с идеально гладкой рукоятью, слепленной точно под ее ладонь. И стиснул кулаки, не желая думать о жене. Не сейчас!

Выставив девочек из дома, Сильвия осторожно очистила корень и натерла его в маленькую деревянную миску, старательно отворачивая лицо от едких паров свежего хрена, хотя из глаз все равно покатились слезы. Промокнув их краем фартука, она взяла «особую флягу» – темно-коричневую глиняную бутыль, испачканную в земле (неужто ее впрямь закопали?), и плеснула из нее в миску какую-то жидкость.

Интересно, что это? Джейми принюхался. Застарелый яблочный сидр? Перебродивший сливовый бренди? Когда-то содержимое бутыли было фруктами, однако с тех пор, как они висели на дереве, прошло немало времени.

Миссис Хардман с видимым облегчением заткнула бутыль пробкой, словно опасалась, что та вот-вот рванет.

– Что ж… – Она подошла к Честити, возмущенно пищавшей, потому что ее забрали у Джейми, которого она считала своей игрушкой. – Надо подождать несколько часов, пусть настоится. А тебе стоит укрыться потеплее. И вздремнуть. Я знаю, ты всю ночь не спал. И сегодня вряд ли выспишься.

Джейми не без любопытства и трепета готовился выпить ликер с горчицей и хреном. Впрочем, позднее он понял, что зелье предназначено не для приема внутрь, и волнение было улеглось, чтобы вернуться с утроенной силой, когда он вдруг очутился на кровати, лицом вниз, а миссис Хардман принялась бодро втирать жидкость ему в ягодицы.

– Осторожнее! – предупредил он, умудрившись приподнять голову с подушки, не потревожив при этом спину. – Вы так ласково меня гладите, что я готов мигом исцелиться и потребовать продолжения.