– Кто вы и что мы вам сделали? За что вы напали на нас с Майклом? – каскад обвинительных вопросов зазвучал из её невинного ротика, который недавно ещё сказал мне короткое «да».

– Энджи, что ты несёшь? – кричал я, но вопросы всё сыпались и сыпались из её уст, раня меня в самое сердце.

Я, не выдержав такого расклада, просто обмяк, впадая в обморочную безмятежность, но продолжаю следить за всем происходящим, словно выглядывая из-за прозрачной с моей стороны ширмы. Наблюдая за тем, как служба спасения увезла с собой Энджи, а охранники погрузили меня в тесный полицейский микроавтобус, отправляя ночевать в холодный сырой изолятор, мне было уже глубоко плевать на всё то, что со мной сейчас делают эти люди. Я просто ещё не мог осознать и принять, что всё это происходит именно со мной, а не с кем-то другим.

Месяцы пребывания в камере и тяжёлое запутанное расследование окончились страшным судом. Мой хрупкий мир рухнул! Всё, что я годами наживал и выстраивал, плавно исчезало, просачиваясь сквозь пальцы. Я терял всё: себя, карьеру профессионального боксёра, Энджи, будущую семью и, в общем-то, жизнь. Оказывается, жизнь взрослого мужчины может разрушиться всего лишь от маленькой детской и даже не твоей шалости.

Суд состоялся тридцать первого октября в половине второго. День был ужасный. Нескончаемый ливень и град размером с куриное яйцо освежил наш прибрежный городок своей сумбурной внезапностью. Энджи на судебном заседании не присутствовала. Она, оказывается, после моего спасительного бросания её к лифту сильно ударилась головой, и всё, что она теперь помнит, сводится к первым семнадцати годам её жизни, поэтому показания никакие она дать не смогла. Но я за это её не виню, я счастлив, что Энджи хотя бы жива и почти что здорова.

Поначалу я отрицал всё, полагаясь на записи камер, но они запечатлели совсем не то, что мне было нужно. Одна камера зафиксировала то, как мы с Энджи входили в гараж, другая – мою остановку напротив отсека с авто, третья – то, как я с ножом в руке толкаю Энджи в сторону лифта. Перечислять дальше нет смысла, потому что все записи демонстрируют меня не с лучшей стороны, хотя и оголяют неправду, но кому до этого дело. Может, Энджи когда-нибудь вспомнит всё это и освободит меня из тюрьмы государства и собственного затворничества. Я мечтаю об этом и смею надеяться, что это произойдёт быстрее, чем я сломаюсь от горя.

Кстати, на ноже найдут лишь мои отпечатки, Майкл умело работал в перчатках. Талантливый парень! Всё подстроил и срежиссировал так, что и комар носу не подточит, что говорить о простых смертных людях. А его речь на суде была просто божественна. Некий добрый отзывчивый мальчик, спасающий свою бывшую одноклассницу от боксёра-ревнивца, заподозрившего её в измене. Якобы между ними вспыхнули прежние школьные чувства, но Энджи, захотев сделать всё как можно честнее, рассказала мне обо всём и захотела уйти, а я, взбесившись, что какой-то водитель обыграл меня на этом поприще, ударил Энджи ножом. Хорошо, что Майкл поджидал свою любовь неподалёку и смог прийти ей на помощь, потому что, если бы не он, неизвестно чем бы всё это закончилось. Он плакал перед присяжными, говоря, что безумно расстроен, что Энджи не помнит об их заново вспыхнувшем романе, а только презирает его за школьную драму, произошедшую с ними ещё в пятом классе, хотя и благодарна ему за спасение. Под конец заседания я уже просто молчал, зная, что все мои выкрики и слова просто бессмысленны – я не в силах ничего изменить!

Суд вынес мне за попытку убийства Энджи Смит и причинение средней степени тяжести вреда здоровью личному водителю Майклу Джонсу, считая при этом мою профессиональную карьеру боксёра отягчающим обстоятельством, весьма суровый приговор, который вылился, не глядя, в семнадцать лет тюрьмы строго режима. На вопрос судьи о том, считаю ли я себя виновным во всём случившемся и признаю ли я свою вину в этом, я ответил лишь гордым молчанием, потому что слова не имеют уже никакого значения.