Вторая дочь Эни и Хейвеля, Мария (Маруся), вышла замуж за Семена Сорина. До войны работала, как и ее муж, в московском Главлите. Маруся умерла в войну от воспаления легких: в Башкирии, куда Маруся эвакуировалась вместе с родителями и сестрами, тогда невозможно было найти антибиотики. Детей у Маруси не было. Она не успела состариться и осталась у всех в памяти потрясающей красавицей с портрета.

Мария Хейвельевна Сорина (Клейман)

Третья дочь Эни и Хейвеля, Клара, стала женой Исая Марковича Беззубова. Клара была профсоюзным работником на швейной фабрике в Москве; муж работал в системе промкооперации. У них было двое детей: сын Вилльям и дочь Эмилия. Вилльям – инженер, живет с дочками Лилей и Мариной, их мужьями и детьми в Израиле. Эмилия – переводчик, живет с мужем Николаем, дочерями Светой и Ирой и внучками в Москве. Исай и Клара похоронены на Востряковском кладбище в Москве. Там же могила Эни Клейман.

Клара Хейвельевна Беззубова (Клейман) с сыном Виллей. 1933

Самой младшей дочкой была Рая, моя мама. По рассказам, годом ее рождения был 1922-й, а не 1921-й, но потом в метрике записали на год раньше, как тогда было принято, чтобы девочка могла раньше начать работать и выйти замуж. Эня родила ее во время погрома, когда они с мужем и старшими детьми бежали на телеге из Ананьева в Одессу, и мама появилась на свет по дороге, в селе Березовка. Тогда всю их большую семью приняли одесские родственники – семья тети Бети, двоюродной сестры моего папы. Потом они вернулись в Ананьев, а в 1933 году вновь пришлось бежать, уже от голода, – в Москву, где жили к тому времени старшие замужние дочки, Александра и Мария. Муж Александры смог через военную комендатуру Москвы, где он работал, добиться для родителей жены разрешения на проживание в Москве и даже выхлопотал для них комнату в 7-м Ростовском переулке на Плющихе. Комната была в подвале, в квартире жили еще десять семей, но в то время получить в Москве даже такое жилье было великим счастьем. Рая окончила школу, потом педагогическое училище и начала работать в Главлите вместе со старшей сестрой Марусей и ее мужем Сеней.

Рая Клейман. Фотографии 1933, 1936 и 1939 гг.

10/XII-1936

Меня мучает вопрос: Красива ли я? Во мне есть что-то, привлекающее мужчин, но мой характер всех отталкивает. Именно мужчин, но не мальчиков. Я уверена: я еще встречу взгляд чудных черных глаз. Я не могу забыть его.

12/XII-1936

Читаю, и никак не начитаюсь «Евгением Онегиным». Я много раз читала эту книгу. Но особенно теперь увлекаюсь несколькими сценами: разговор Татьяны с нянюшкой. Письмо Татьяны. Объяснение с Онегиным после письма и последняя сцена, объяснение Татьяны с Онегиным.

«Ах, няня, няня, я тоскую, мне тошно, милая моя. Я плакать, я рыдать готова!»

Какие прекрасные слова. Как они соответствуют моему настроению… Но это – не любовь, а может, и любовь, нет, просто потребность любви, потребность счастья.

13/XII-1936

Неужели я, правда, красива? Как меня интересует этот вопрос. Недавно в булочной звонила. Прошел какой-то мужчина и заметил другому про меня: «Интересная брюнетка с обручем на голове» <…> Чушь! Я не красива! А как хочется, чтобы было наоборот… Досадно! Почему я всегда замечаю в себе самое плохое и ничего хорошего. Неужели нет хорошего?

1/I-1937

Сегодня в школе бал-маскарад. Пойду. Тоска невыносимая. Но все же пойду. Хочется видеть Фимку – вожатого. Тянет к нему. Как бы не влюбилась. Как я развращена.

10/I-1937

Прочла все старое. О, нет, я все-таки не развращена. Просто, я, как безумная, метаюсь в жизни и жду счастья… У меня было счастье – стихи, но этого счастья нет больше. Генрих Иоаннович Шартнер (мой дядя) попросил мои стихи. Я дала наиболее удачные. Он их просто раскритиковал. Как больно! Да, больно упасть с высоты, т. е. высоко подняли меня тщеславие и школьные литкружки. Я совсем, совсем не умею писать! <…> Недавно я видела во сне Алексея Аркадьевича, учителя по русскому языку в той школе, где я раньше училась. Этого милого человека, которого я обожала в школе и в то же время мучила <…> Больно вспомнить, как я его мучила, и несмотря на это он любил меня больше всех учеников и учениц. <… > Помню тот день, когда мы последний раз с ним виделись. Напротив учительской окно. Я стою у окна и жду, пока учительница вынесет мне характеристику. Я переходила в эту школу. Подходит ко мне Алексей Аркадьевич. «На будущий год я тебя сделаю старостой литкружка». «А я на будущий год буду в другой школе», – ответила я. Помню, он стал грустен и уговаривал меня не уходить из этой школы. Вышла учительница и дала мне характеристику. «Ну, желаю тебе счастья, маленькая поэтесса», – сказал он. Это были его последние слова. «Желаю счастья». Я тогда была уверена, что счастье будет. Разве я знала, что буду так страдать!