Все еще пару раз сходили на помойку, и Ирина с Яковом отправились обедать. Естественно, что они немного подурачились и иначе, как «Старая сволочь» и «Старый жид», друг к другу не обращались. Вроде инцидент был исчерпан, но Ира заметила, что Яков о чем-то глубоко задумался.

– Ира, вот мальчишка тебя обозвал, не очень приятно, конечно, но ты отнеслась к этому адекватно, с юмором. Мне, откровенно говоря, тоже по барабану, старый я жид или нет. Скажи, неужели моя мама могла так расстроиться из-за того, что ее назвали жидовкой, так сильно перенервничала, что умерла? Ерунда какая-то, концы с концами не сходятся. Может, я чего-то не знаю, может быть, мне правду, почему она умерла, не рассказали, принимая во внимание мой нежный возраст. Вообще-то про жидовку мне тоже никто ничего не говорил, я подслушал, как отец кому-то рассказывал. С кем поговорить, ума не приложу. С отцом говорить бесполезно и даже опасно. Он, если про мать разговор заходит, сразу трястись начинает. Давление, скорая помощь и все такое прочее.

– Любовь не умирает, других слов нет. Яша, если у человека больное сердце, он может умереть просто так, без причины.

– Ира, моя мама никогда сердцем не болела. Она же спортсменкой была, много раз медкомиссию проходила.

– Значит, чего-то врачи не доглядели. Ты потихоньку у отца узнай, с кем твоя мама работала, с кем училась. Люди еще должны быть живы, что-то помнят. Наверняка смерть твоей мамы не оставила людей равнодушными.

– Воркуете, голуби, – к столу подошел Сергей. – Что новенького? Всю шею вымыли или еще где-то грязь осталась? Что невеселые сидите?

Яков ввел Сергея в курс дела. Ира даже представить себе не могла, насколько близко к сердцу муж примет сегодняшнее «событие».

– Насчет Ирки я с Зарянским разберусь, ответит, как мужик. А вот насчет тебя, Яшка, думаю, разбираться надо со Смирновым. Откуда Зарянский мог узнать, что у тебя дед – еврей? Ты же, как говорится, и по паспорту, и по роже типичный русский. Никакого шнобеля!

– Ни шнобеля, ни Нобеля, – пошутил Яков.

– Нобель – дело наживное, может, и получишь. – Сережка похлопал Яшку по плечу. – Все, ребята, заканчивайте трапезу, пора по коням.

Выступление Георгию Викторовичу далось легче, чем он предполагал. Речь была ни о чем: наука во всей стране переживает не лучшие времена, нужно способствовать всему хорошему, искоренять плохое, а главное – прислушиваться к трудовому коллективу. Георгия вполне устроило, что вся аудитория очень быстро отключилась: молодежь уткнулась в смартфоны, старшее поколение вполголоса обсуждало свои дела. Внимательно слушала его только одна женщина, видимо Зимина. У нее на лице было написано участие и даже сочувствие. Вот этого не надо! Не надо его жалеть! Он еще всем докажет!..

Георгий никогда бы публично не признался, но его отношение к женщинам-физикам было, мягко говоря, скептическим. Сочувствие Ирины его сильно задело. Раздражение красноречия не прибавило. Романшин немножко запутался в словах и закруглился. Все, включая его самого, вздохнули с облегчением.

Ирине слушать речь нового начальника было стыдно. Зачем его заставили выступать? Что он может сказать? Совсем еще мальчишка. Надежды на то, что Романшин сможет помочь протолкнуть грант, испарились. Жаль. Болтали, что Георгия определил в начальники академик Свирский. Свирский, конечно, мог бы помочь, только вряд ли Романшин захочет к нему обращаться. Жаль, очень жаль. Столько надежд было.

После официоза пошли по лабораториям. Настроение у Георгия Викторовича заметно улучшилось. Для начала он решил сосредоточиться на знакомстве с людьми, а потом уже начать вникать в суть дела.