— Я беременна, Матвей, — бормочу и крепко зажмуриваюсь. Считаю про себя.

Пауза затягивается. В моей голове вертится цифра пятьдесят три. Ровно столько секунд он уже молчит.

— От меня? — спрашивает прокашлявшись. Голос у него холодный, почти металлический.

Земля в этот момент из-под ног уходит. Он меня сейчас унижает, допуская то, что я могла…

Боже, всхлипываю, но сразу накрываю рот ладонью и замыкаюсь в себе. Теряюсь в словах. Нужно что-то говорить, но язык не шевелится, если честно.

— Да, — выдыхаю еле слышно.

Мот чем-то шуршит, а потом я слышу, как делает затяжку. Представляю, как трет бровь большим пальцем, выдохнув дым, и упирается в перила рукой. По внешним звукам он либо на улице, либо на балконе.

— И что собираешься делать? — спрашивает уже более сдержанно.

— Я…я не знаю.

— Тебе девятнадцать. У тебя нет образования, — кидается первым аргументом. — Моя карьера на пике, ты уверена, что нам сейчас нужны дети? — добивает вторым. — Подумай сама, это же...

— Конец всему?

— Не я это сказал, — шумно выдыхает. — Все слишком неожиданно. Точнее, черт! — слышу, как он матерится уже не в трубку. — Я смогу приехать через три дня. Раньше вырваться не получится. Думаю, нам нужно лично это обсудить, не по телефону.

— Ладно. Хорошо. Тогда, как приедешь, позвони, чтобы мы смогли состыковаться.

— Ок.

Мот не отключается, но молчит. Я тоже молчу и не нахожу в себе сил повесить трубку. Так проходит минуты три, наверное.

— То есть, если бы не это, ты бы мне не позвонила?

— Я не знаю. Правда не знаю. Все сложно. А теперь стало еще хуже. Я не знаю, что делать. Что в такой ситуации делают? Врач сказала, что могут быть последствия, если избавиться и…

— Я понял, — Шумаков обрубает мой поток слов. — Позвоню.

Матвей отключается, а я больше не в силах сдерживать слезы, сползаю с подоконника на пол и реву, закусив запястье.

Мой мир снова рушится, и я ничего не могу с этим сделать. Ничего.

Если Шумаков захочет отправить меня на аборт, я даже не смогу предложить себе альтернативу просто потому, что буду не в состоянии воспитать этого малыша одна.

Мне нужно было думать головой, нужно было быть ответственной, но я так его любила, он обратил на меня внимание, и моя детская мечта стала реальностью...

Сложно было оставаться разумной.

Я была так счастлива, когда он был рядом. Не знаю даже точно ли это любовь, сейчас, мне кажется, что одержимость какая-то. У него была девушка, но меня даже это не останавливало. За это, наверное, больше всего себя ненавижу. Да у них тогда все было сложно, точнее, разваливалось на куски. Шумаков хотел от нее уйти, но меня это все равно не оправдывает.

Сколько ночей я рыдала по нему, когда грезила своими розовыми мечтами? Сотни. А сколько, после того как он ушел? Десятки.

Теперь кажется, что он и есть мои слезы. Я столько плакала из-за него. А сколько невыплаканных слез еще ждет впереди и подумать страшно.

Уснуть этой ночью больше не могу. Просто лежу и смотрю в потолок, пока не звенит будильник. Девчонки подрываются как по команде. Все такие суетные этим утром, веселые, что-то бегают, смеются, и только я изо всех сил выдавливаю из себя улыбки.

Вадик уже уехал на работу, Макс с Ириной шнуруют кроссовки, чтобы бежать в школу, а мы с Ниной до сих пор завтракаем. Я привожу ее в сад последней, и она очень негодует по этому поводу, всю дорогу причитает, и сегодня, меня это невероятно злит. Вообще, я заметила, что всю последнюю неделю, моя раздражительность просто зашкаливает.

В универ еду на автобусе. Забиваюсь в самый дальний угол и запихиваю наушники в уши.

Кручу телефон в руках и детально вспоминаю наш с Матвеем ночной диалог. Он был злым и холодным. В принципе все и так понятно. Оттого что Шумаков приедет, ничего не изменится. Я знаю, какое он принял решение, я и сама его придерживаюсь, если честно, просто осуществлять боюсь.