Пока утрясали дела, рядом были подруги, утешали, подбадривали, вечерами пили и допоздна разговаривали.

Одну старались не оставлять, но как-то во время короткой встречи Рома бросил будто невзначай:

– Думаешь, они хорошие подруги тебе? Да они все в твоей же постели и побывали, пока ты по отпускам каталась.

Кристина ему не поверила, ей показалось, что это все для ее же блага, мол, чтобы скорее забыла и не питала иллюзий. Такое вот странное благородство. Но в один из вечеров не выдержала и спросила подругу, было ли такое. И по ее растерянному виду и бессвязному, невнятному ответу, вдруг поняла, что бывший муж говорил правду.

– Пошла вон, – отрезала Кристина, и больше ни одной подруге дверь не открыла.

Лишь та, что была на их встрече, разузнав, в чем дело, пришла и стояла под дверью до тех пор, пока уставшая от непрерывных звонков Кристина не пустила ее в квартиру.

– Не знаю, что он тебе наговорил, но я лично могу поклясться тебе детьми, что тебя не предавала и с ним не была, – строго, твердо сказала подруга и осталась до самой ночи – и так вплоть до ее отъезда. Но, провожая подругу каждый раз, больше всего на свете желая уснуть, Кристина глаз сомкнуть все равно не могла.

Поэтому включала радио. В спящем маленьком городе, занесенном снегами, казалось, не спали только она и этот голос из динамиков, что читал письма и передавал приветы. Она чувствовала его физически, каждый вздох, выдох, смех, запинания – будто рядом сидел близкий друг и разговаривал с ней. И только благодаря ему она научилась пережидать эти ночи: голос отчитывал время, ставил песни, и незаметно самая тяжелая пора одиночества сменялась днем, полным хлопот, где уже не было времени уходить в себя.

Квартиру продали, вещи тоже, больше в этом городе не осталось ничего, что держало бы Кристину. Кроме бывшего мужа, но за недели изматывающих неприятных дел он действительно стал для нее чужим. Любила она своего прежнего Рому, а этот новый был настолько непредсказуем и жесток, что пришлось их в своей голове разделить. По своему Роме она все еще скучала и плакала, а вот от нового хотела поскорее уехать, чтобы больше не вглядываться при встрече – осталось ли в нем хоть немного от ее мужа или нет.

Домой ехала на том же поезде, под те же крики уже успевших прилично набраться пассажиров, глядела в окно, покрытое мутным слоем льда, и думала, что больше никогда в эти края не вернется. Ошибалась.

Жить стали с ее родителями, к счастью, трехкомнатная квартира позволяла. Дети пошли в сад, Кристина устроилась в магазин украшений, продавала она легко, клиенты к ней тянулись, и начальство, благодаря этому, закрывало глаза на постоянные больничные и отгулы. Детки болели по очереди: то ли смена климата сказалась, то ли тоже переживали, по-своему, по-детски.

Есть Кристина не могла и не хотела, поэтому на ней разом растаяли лишние килограммы. Она вернулась в свою прежнюю форму и снова выглядела как двадцатилетняя девушка, с той лишь разницей, что неуловимая грусть вплелась в ее волосы, застыла на ресницах, впечаталась в морщинки у глаз. Мужчины тут же стали звать симпатичную продавщицу на кофе, она даже с кем-то ходила, но ощущение, что способность кого-то полюбить была утрачена безвозвратно, через полгода превратилось в уверенность.

Внешне она давно пришла в себя. Ходила на концерты, свидания, выкраивала из крошечной зарплаты деньги на наряды, обожала своих девочек и возилась с ними каждую свободную минуту. Прошел год, потом другой, жизнь взяла свое: кто-то из поклонников оказался слишком упертым, и крепость пала. Она научилась отключаться, глушить боль воспоминаний новыми эмоциями – да, не такими, как прежде, но разве она вообще хочет как прежде? Разве готова она еще раз пережить эту сумасшедшую любовь и то, что после нее остается, – ожог всего тела и души? Кристина сама не знала ответа, но это было и неважно – ни один из мужчин не вызывал в ней подобных чувств.