Они оказались во дворе. И хоть смотреть здесь особо было не на что, папа студентки Оли, Василий Иванович, с вниманием и некоторым изумлением изучал ближайшую стену и единым взглядом успел охватить и облупившуюся штукатурку, и большое зеленое пятно, карабкавшееся вверх, к карнизу, и повисший в сетке, словно перебитая рука в гипсе, чей-то маленький балкончик. Потом его взгляд поднялся выше, к клочку неба, пойманному в прямоугольник двора, снова спустился вниз и наткнулся на подозрительную лужу возле стены. «Да…» и «Хм…» – все, что он сказал.

– Дом входит в список культурного наследия ЮНЕСКО, – живо отозвался Артур Николаевич. – Он хоть и исторический, но хороший, сухой, и лифт есть.

«Угу» и «Хм, хм…» – ответил Василий Иванович.

– И оцените, как удачно расположен: до Летнего сада рукой подать, а до Штиглица вашей дочке вообще будет два шага.

– Мы, собственно, поэтому и выбирали… – робко вставила мама студентки Оли, Марина Михайловна. – Хотя есть, конечно, общежитие…

– Да в этом общежитии они чему только не научатся! – сказал Артур Николаевич. – А здесь все-таки отдельная комната, и все совсем близко.

Пока он говорил, откуда-то появилось три кота, черный с белым ухом, черный с белой грудкой и черный с белой лапкой. Коты сели в трех разных углах, глядя на посетителей немигающим взглядом.

– Кстати, обратите внимание, здесь водятся коты, – Лопухов со значением посмотрел на своих клиентов, но не найдя в их глазах понимания, объяснил:

– Это значит, что крыс нет! А то бывает такую тварь увидишь – размером с собаку, честное слово!

И говоря это, он шагнул в маленькую, едва приметную дверцу, отворенную настежь. Родители студентки Оли шагнули за ним.

Некоторое время они ничего не могли различить в темноте, и слепо следовали за голосом своего проводника.

– Посмотрите вниз, на плитку, – вещал Артур Николаевич из черноты, голос его гулко отскакивал от стен. – Это подлинный германский метлах.

Щурясь и моргая, родители будущей студентки Оли опустили глаза. Артур Николаевич упал на колени и, сунув голову куда-то в угол, объявил:

– Здесь даже клеймо сохранилось.

– И что там написано? – спросила Марина Михайловна.

– «Виллерой и Бох» – фирма, существующая и поныне. Впечатляет, правда?

– Да-да, – согласилась Олина мама.

Их глаза уже привыкли к полумраку, и из этого полумрака на них выдвинулось величественное видение широкой, высоко вьющейся лестницы с чугунными перилами. Сквозь просторные проемы окон лился тусклый, похожий на саван свет.

Из-под потолка на Василия Ивановича глянуло чумазое, ни на что не похожее личико обнаженной нимфы, нос другой нимфы раскрошился, придав ей сходство с египетским сфинксом.

– Лепнина почти вся сохранилась, – не без гордости заметил Артур Николаевич. – И посмотрите, какая решетка!

Решетка, поддерживавшая перила, и правда была хороша: изящные тюльпаны с раскрытыми чашечками. Из чашечек торчали сигаретные бычки.

– Очень красиво, – сказала Марина Михайловна, – но почему такое свинство? – брезгливо добавила она, обращаясь не столько к Артуру Николаевичу, сколько к окружающему пространству и дверям квартир, но ответил ей Артур Николаевич.

– Ну, так территория общая, стало быть, ничья.

– Эх, – вздохнул Василий Иванович. При этом было не совсем понятно, то ли он таким образом выразил свое мнение, то ли хотел перевести дыхание, потому что воздух в парадной дома Растопиной являл собою смесь застоялой сырости и неизбывного табачного смрада.

– А лифт где? – спросила Марина Михайловна, когда они достигли пролета на третьем этаже.

– Да вот же он, перед вами.

Лифт помещался за металлической сеткой, между пролетами.