Мне понадобилось много лет, чтобы это понять и принять.

– Как тебе Марина Анатольевна? – прервал молчание Серёжа.

– Пиздец, если честно. Я многое понимаю, но этого я не понимаю. Почему нельзя было закатить эту истерику дома? Зачем нужно было собирать двести человек? Или она так самоутверждается? Или это игра у них, наподобие "Медсестры и пациента"?

– Я их знаю ровно с того момента как они начали жить вместе и так было всегда. Им для скандала нужны зрители. Хоть с возрастом драться перестали. А то ж первое время ещё и разнимали.

– У них слишком разные весовые категории. А так… Ну, любит он её, ну на здоровье. Зачем идёт на поводу?

– Знаешь, каждому своё, конечно. Но я бы такое не потерпел.

– Хочешь я под это дело байку колхозную расскажу?

– Смешную?

– Да вроде.

– Давай.

– Дело было так. В чёрти-каких лохматых 70-х в колхоз с тыщей народу населения приехала какая-то дюже важная проверка, не буду пиздеть, но по-моему, по голову председателя. За день бодрой рысью оббежали поля, луга, фермы, молокозавод, все остались всеми довольны, и под отъезд, под вечерок, присели в сельсовете поужинать и по рюмахе местного, свежевыгнанного за ради этой встречи, свекловиШного напитка да и употребить. Для аппетитУ и снятия стрессУ, за дружбу, взаимопонимание и будущие успехи в выполнении планов пятилетки.

– Откуда ты научилась так выражаться? – перебил Сергей, – Тебе по возрасту такие слова знать не положено! Сколько-сколько тебе лет?

– Восемнадцать.

– Какого ты года рождения? Быстро!

– 1985!

– А так и не скажешь. – отвесил непонятного назначения комплимент. – Много читаешь?

– Много! Блядь! Ты слушать сегодня будешь?

– Буду, – засмеялся, – Давай дальше.

– И вот. Смеркается. Прекрасный летний вечер, с речушки тянет холодочком, на всю деревню пахнет скошенной травой, потому как время июльское, вполне себе покосное, в зале заседаний сельсовета открыты нарасшагачку окна и на накрытом столе красной, цвета крови пролитого за Советский Союз доблестными коммунистами, скатертью, стоит запотевшая бутыль самогона, только-только из погреба, заткнутая сложенной в 10 раз местной газетой "Истоки". На паре-тройке тарелок, честно спизженных по домам местными участниками посиделки: серый хлебушек, малосольные огурчики, белоснежное солёное салко с прожилочками мяска, варёные яички, цыбулька молодая прям с грядочки…

– Цыбулька? Что это такое "цыбулька"?

– Ну, лук. – пояснила я.

– Аааа. А почему "цыбулька" если это лук?!

– Ой, да ну тебя. Просто знай, что цыбуля – это лук. Я тебе потом ещё расскажу про скрыню, дробыну, олию, макитру и ночёвки. И объясню разницу между "понадзабором" и "позанадзабором"! А ещё про "надысь" и "позанадысь".

– Слова, конечно, смешные. А что с "ночёвками" не так?

– Что это, по-твоему?

– Ночёвка – это где-то остаться на ночь. Переночевать.

– Шиш тебе, Красная Шапочка! Ночёвка – это, милдруг, большое корыто для стирки или купания! – захохотала я.

– Как так? Это на каком языке?

– Да кто ж знает? Это так разговаривают в той деревне, о которой я тебе рассказываю.

– Кстати, ты так рассказываешь, будто там была.

– Ну, я так представляю. Я была в том сельсовете через сорок лет после этой истории и иначе быть не могло. Это чтоб ты атмосферой проникся!

– Тебе книжки писать надо!

– Пока на моём счету школьное сочинение на тему "Веник", но к старости обязательно начну. Назову "Мемуары старой курицы". Слушай уже! И вот спокойную обстаКАновку нарушает грохот распахнувшейся настежь двери и в проёме встаёт монументальная бабища в косынке набекрень, в драном халате, в грязном переднике, калошах на босу ногу и орёт: "Ах, ты ж такой-сякой-разэдакий, грызло твоё грязное, пьяное да наглое, какого чёрта расселся?! Коровы недоЁны, козы непоЁны, свиньям каша не варЁна, навоз не почищен! А ты тут сидишь, пьяница проклятый со своими мужиками бражничаешь!". Извольте радоваться – супруга председателя пожаловали. Чё ты хрюкаешь?