Степанов от пристального взгляда незнакомого господина, в котором признал большого начальника, сконфузился и как-то даже в росте стал меньше, чувствуя себя виноватым непонятно за что. Украдкой бросал взгляды на мужчину в летах, облаченного в статский костюм. Путилин знал, что это начальник станции и в его присутствии Степанов правды не скажет.

– Константин Николаевич, – Путилин повернул голову к исправнику, – для пользы дела мне хотелось бы поговорить с господином Степановым тета-тет, в приватной, так сказать, обстановке, – и глазами указал на начальника станции.

Константин Николаевич понятливо улыбнулся.

– Не вижу препятствий. Селиван! – позвал Колмаков. – Проводи господина Путилина в залу для гостей.

– Следуйте за мной, – перед Путилиным, словно из воздуха, появился полицейский, держа руку на эфесе сабли.

Исправник подтолкнул Степанова, мол, иди за петербургским гостем.

Зала для ожидающих поезда гостей оказалось небольшой, но светлой, с большими до пола окнами и удобной изящной мебелью. В этот час тут было пусто. Кресла и диваны с хрупкими на вид ножками не внушали доверия.

– Разрешите идти? – полицейский приложил руку к головному убору.

– Да, ступай, голубчик, – вроде бы рассеянно произнес Путилин, но взгляд цепко наблюдал за служащим станции.

Иван Дмитриевич прошелся по зале, подошел к окну, отодвинув в сторону белую невесомую гардину, выглянул на улицу, потом резко обернулся и внимательно посмотрел на Степанова, который и так чувствовал себя неуютно, а здесь вообще оробел.

– Прошу, – наконец произнес начальник сыскной полиции и указал рукой на одно из кресел.

– Извините, я стоять привыкши, – Степанов вцепился в фуражку, как утопающий за подвернувшуюся под руку доску.

– Присаживайся, в ногах правды нет, – Путилин опустился на диван, закинул ногу на ногу и положил руку на спинку.

– Я…

– Садись, – повысил голос Иван Дмитриевич, и служащий станции не стал противиться, присел так, чтобы в любую секунду вскочить. – Итак, любезный, как твое имя-отчество?

– Иван Иваныч, – совсем тихо пробормотал Степанов.

– Иван Иваныч, значит, – Путилин знал, как разговаривать с такими людьми, занимающими должность без чина, поначалу немного строго, чтобы тот почувствовал неудобство, а уж потом можно вытаскивать маленького человека из раковины, в которой тот прячется, – меня можешь звать Иваном Дмитриевичем.

– Да как я смею? – и впервые, как вошли в залу, поднял взгляд на Путилина.

– Давно служишь на станции?

– На этой с первого дня.

– А до этого?

– В Петербурге при Варшавском вокзале.

– Отчего сюда переехал?

– У меня семейство, а здесь жалование почти на треть выше.

– Понятно. Значит, в этих краях всех знаешь?

– Не то чтобы всех, но знаю, вот его высочеств…

– Об их высочествах поговорим позднее. А теперь меня больше интересует, не встречал ли убитого ранее? – Вопрос был задан с умыслом, Путилин и так знал, что Иван Иваныч не мог разглядеть убитого, тем более голова с порезанным лицом найдена была в другом месте.

– Я, как споткнулся об…

– Тело, – подсказал Иван Дмитриевич.

– Так точно, – торопливо произнес Степанов, – тело. Сперва не понял, что это, а как склонился над ним, так сердце едва из груди не выскочило, пока бежал.

– Скажи, а часто ты той дорогой ходишь?

– Нет, – и прикусил губу.

– Говори, братец, – в голосе Путилина звучали участливые нотки, которые переросли в настойчивые. – Все одно разузнаю, уж лучше от тебя.

– Я там хожу, когда меня в гости иной раз заносит.

– Вчера вечером и был такой день?

– Совершенно верно.

– Выкладывай на чистоту, что это я должен из тебя всякое слово тянуть клещами.