Вместо того чтобы голосом пригласить войти стучащего, Иван Дмитриевич сам отворил дверь.

На пороге стоял, подняв руку вверх, чтобы еще раз громоподобно постучать, адъютант помощника градоначальника генерала Козлова ротмистр Семичев.

– Позволите? – адъютант опустил руку.

– Пожалте в мои хоромы, – Иван Дмитриевич отступил в сторону, пропуская поручика.

– Иван Дмитриевич, я вот по какому делу, – ротмистр прошел к столу и сел на стул. Закинул ногу на ногу. – Вы же знаете, что доброхотов в нашем ведомстве много, особенно ваших, вот градоначальнику и доложили о зверском убийстве на Петербургской стороне, и с такими подробностями, словно сами это преступление и совершили, – Семичев засмеялся. – Имейте в виду этих доносителей в виде подозреваемых. Так вот, Александр Александрович советует не затягивать с поимкой убийцы, сами понимаете… – и рука в перчатке указала куда-то вверх.

– Я все понимаю, – Путилин шумно опустился в кресло, – и прошу три дня, чтобы в течение них меня никто не беспокоил, – пришла очередь Ивана Дмитриевича указать пальцем вверх.

– Иван Дмитриевич, трех дней будет довольно? Вы же понимаете, что помимо Александра Александровича и Федора Федоровича найдутся доброхоты, которые доложат государю не в лестных словах о бездействии сыскной полиции.

– Достаточно.

– Тогда не смею вас отвлекать от поисков злоумышленников, – Семичев поднялся, надел фуражку, потом поправил ремень и, приложив руку к козырьку, сказал: – Честь имею!

Путилин откинулся в кресле, повернув голову в сторону окна. Настроение не давало повода для веселья.

«Что за служба? – чертыхнулся он. – Каждый раз одно и то же, словно кто-то ходит по пятам и учитывает только промахи, сделанные при расследованиях». Бог с ними, пронеслось и исчезло, а голова наполнилась мыслями о старике с Петербургской стороны.

Если за день до убийства кто-то сделал попытку ограбить Синицына, то почему сразу не прихватили вещи, шкатулку, серебро? Искали более ценное? И чтобы не привлечь внимания, взяли только незначительное? Нет, скорее всего, это были разные люди, и первые не нашли ценного. Но вот почему на следующий день взяли больше? Нашли? Были более удачливые? Значит, вторые не знали, что старик навестил околоточного. Загадка. Со счетов все-таки не стоит сбрасывать Петюню Голдыша, то есть ранее судимого крестьянина Ткаченко. В том, что он замешан в дело, нет сомнений.

Миша, переодетый в рваную поддевку и без рубахи, третий час мерз на улице возле дома Двойры Бройде. Вроде бы шел апрель, днем солнце пригревало так, что хотелось остаться в одной рубашке, а под вечер все менялось. Рядом находился трактир, из которого доносился запах перегретого масла, лука и чеснока, покосившееся крыльцо само говорило о нерадивых хозяевах.

Сыскной агент, взятый в помощь Жуковым, находился по другую сторону от дома скупщицы, чтобы иметь возможность видеть черный ход.

Ближе к полуночи Мише наконец улыбнулась изменчивая судьба, вышедшие из трактира два подвыпивших, небрежно одетых мужчины в разговоре упомянули имя «Петька». Жуков напряг слух и шатающейся походкой, насколько было возможно, приблизился к беседующим.

– А я, Гришка, все ж молодец, что не пошел вчера с Петькой на работу, – пьяно проговорил вышедший и, достав из кармана красненькую бумажку, похвалился: – Вот червонец мне отвалил, а мне больше не надо.

– Ты про Голдыша говоришь? – спросил тот, которого назвал собеседник Гришкой.

– Дак про кого еще?

– Моли бога, что не был с Петькой.

– А что?

– Не знаешь, куда тебя он звал?

– Не-а, – икнул безымянный.

– Тебе, Васька, повезло, – и Гришка понизил голос, приблизив лицо к уху собеседника, – что вчера в участке ночевал, не то вся полиция на ногах, убийцу ищет.