Что-то схожее происходит и с Владимиром Николаевичем, несостоявшимся героем этой повести. Метель поднялась такая, что «он ничего не взвидел» и «небо слилося с землею». «Лошадь ступала наудачу и поминутно то въезжала на сугроб, то проваливалась в яму; сани поминутно опрокидывались. …Наконец он увидел, что едет не в ту сторону». Сопротивляется природа нечестным действиям молодого человека, выталкивает его из саней; он, словно «ослепший», не разбирающий «земли и неба», заехал в жизни «не в ту сторону». И когда он выехал из леса и не увидел Жадрина, «слезы брызнули из глаз его; он поехал наудачу». Эти слезы – они были и у Маши – предвещают будущее прозрение прапорщика. Владимир не сам выбирается к Жадрину, ему помогают: «парень вышел с дубиною и пошел вперед, то указывая, то отыскивая дорогу, занесенную снеговыми сугробами». Может, и есть в этой сцене символический смысл, но заканчивает Пушкин блуждания Владимира вполне символическим описанием: «Пели петухи и было уже светло, как достигли они Жадрина». И для Владимира «метель» оказывается внешним выражением его душевного состояния. На «согласие на брак» он ответил «полусумасшедшим письмом», то есть он пережил определенный кризис (сравнимый с болезнью Маши) и переменился. В дальнейшем Пушкин уготовил ему благородную судьбу «отличившегося и тяжело раненого под Бородиным» офицера, вскоре умершего.

Третий персонаж, ощутивший своеволие метели, – Бурмин, ставший первоначально «случайным», а потом настоящим мужем Марьи Гавриловны. Отметим, что Бурмин торопится в свою часть, что смотритель и ямщики советовали ему переждать. И вначале «я их послушался, но непонятное беспокойство овладело мною; казалось, кто-то меня так и толкал». И он «поехал в самую бурю». Бурмин тоже, как и Маша, и Владимир, наказан метелью за «преступную» шутку, но также и награжден всесильной стихией за «смелость и пылкость характера», за свой нрав «тихий и скромный».

Все основные персонажи, трое молодых людей, пережили в повести драму, их юные незрелые самолюбивые чувства и намерения привели их к душевным мукам и страданиям, но их добрые, честные и смелые сердца оказались вознаграждены судьбою. Метель становится орудием судьбы и воспитателем сердец – плохое в человеке наказывает, а хорошее вознаграждает, орудием правосудия над людьми. С одной стороны, метель возникает как проекция личных переживаний героев, а с другой, становится неожиданным и, может быть, чудесным явлением высшей силы, орудием провидения. Для всех троих она заканчивается в Божьем храме, где светит «огонек» в мутной снежной мгле. Опять внешний образ того, как действующие лица этой повести после горьких отступлений и блужданий нашли и обрели свой светлый путь.

Интересно отметить, что в черновом варианте был еще один персонаж: «сын уездного предводителя, тот самый маленький улан, который некогда клялся в вечной дружбе бедному нашему Владимиру, но ныне хохотун (вариант – «но ныне возмужавший»), обросший усами и бакенбардами и смотрящий настоящим Геркулесом». И тот, надо добавить, кто участвовал в качестве свидетеля на венчании. Он жил рядом с Марьей Гавриловной (она с матерью после смерти отца переехала в другую деревню) и оказался соперником Бурмина в ухаживаниях за Марьей Гавриловной. Пушкин пишет: «Правда и то, что уланский Геркулес, казалось, имел над нею особенную власть – они были между собою короче и откровеннее…». Зная о случившемся, он, «сын уездного предводителя», каким-то образом влияет на Марью Гавриловну и, возможно, шантажирует ее. И у Пушкина он получает ироническое прозвище «Геркулес». Но эта сюжетная линия не нашла воплощения, может, потому, что негативный персонаж разрушает общую идею и идиллию происшедшего и вносит некоторые черты социальной критики. В окончательной редакции этот молодой улан сделался «сыном капитан-исправника».