Наши рассуждения, казалось бы, неправдоподобны, фантастичны и несправедливы к графу и графине, представителям благородного дворянства. Но другого объяснения противоречиям в пушкинском тексте мы дать не можем.

«Милая, – сказал я ей, – разве ты не видишь, что мы шутим? Как же ты перепугалась! Поди выпей стакан воды и приди к нам; я представлю тебе старинного друга и товарища». Кажется, что граф ведет себя благородно, не желая «закрываться» женой, а желая продолжить дуэль. «Скажите, правду ли муж говорит? – сказала она, обращаясь к грозному Сильвио». Здесь используется автором перенос, перевод значения слов от действующего лица к зрителю: а правду ли рассказывает нам граф? Далее на ответ Сильвио граф говорит: «С этим словом он хотел в меня прицелиться… при ней!». Здесь есть многоточие и восклицательный знак! Граф никак не ожидал, что при появлении жены Сильвио будет продолжать в него целиться. Неужели Сильвио такой изверг и хочет в подобной ситуации смерти противника? Если граф «запирал двери», но графиня смогла вбежать в комнату, то Сильвио, как и читатель, смог их в чем-то заподозрить, и он хочет продолжить и убедиться, что будет дальше. «Маша бросилась к его ногам. “Встань, Маша, стыдно! – закричал я в бешенстве; – а вы, сударь, перестанете ли издеваться над бедной женщиной? Будете ли вы стрелять или нет?”». Граф все-таки «прикрылся» своей женой, указав на будто бы «издевательство» Сильвио над ней, понуждая его положением жены и своим вопросом «не стрелять». «Будешь меня помнить. Предаю тебя твоей совести». Слова Сильвио о совести указывают не столько на вину графа, что он стрелял, а на то, что граф защитился от выстрела своею женой, подготовившись к выстрелу и разыграв с ней эту сценку перед Сильвио.

Так что же привносит в осмысление пушкинской повести данное разоблачение графа? Когда-то два молодых человека, гусара, желая первенствовать в полку, из-за честолюбия сошлись на дуэли. Обратим внимание, что граф предстал на поединке необычно: сняв мундир, в рубашке, его фуражка была наполнена черешнями. Сильвио, увидев противника, испытывая «волнение злобы» и желая успокоиться, отказывается стрелять первым и предлагает кинуть жребий. Внешний вид и невозмутимость графа все же подействовали на состояние Сильвио. Потом «он стоял под пистолетом, выбирая из фуражки спелые черешни и выплевывая косточки, которые долетали до меня». Знатный и богатый граф выплевывает косточки на расстоянии двенадцати шагов – это не бесстрашие, это продуманный ход, психологическое влияние на противника. То есть уже тогда граф был способен устроить сценку, чтобы не быть убитым. Шесть лет, когда Сильвио ожидал своего «выстрела», сильно его переменили: пропали прежняя спесь и удаль, он уже не так честолюбив, не интересуется внешностью, своим бытом, хотя сохранил благородную привычку быть среди общества и покровительственно его угощать. Не только месть и желание убить графа определяют теперь его цель, а необходимость достойно ответить на смелый вызов противника, не быть униженным его превосходством, его бесстрашием. «Что пользы мне, подумал я, лишить его жизни, когда он ею не дорожит? Злобная мысль мелькнула в уме моем». Через шесть лет Сильвио способен признаться другому человеку в своей «злобной мысли». И его товарищ, рассказчик, выслушав историю и признание Сильвио, испытывает «странные, противоположные чувства». Сильвио по-прежнему охвачен местью, но он теперь может видеть и осмысливать всю ситуацию со стороны. Быть прежним гусаром он уже не может, но и отказаться от выстрела он тоже не желает. Встреча с графом должна была разрешить «противоположности». И Сильвио спасает, помогает ему преодолеть честолюбие его благородство. «Мне все кажется, что у нас не дуэль, а убийство», – говорит Сильвио и предлагает вновь кинуть жребий (а вот действия графа похожи на убийство). «Ты, граф, дьявольски счастлив», – слышим мы слова Сильвио. Не является ли счастье графа – богатство, знатность, молодая жена (через пять лет у них нет детей), обширный кабинет с книгами, которые он не читает, – обманчивым и обманным, притворным, как притворно его бесстрашие и благородство перед Сильвио, как притворен разговор супругов перед гостем? Не случайно, что Пушкин не называет имени графа, но называет имя графини, персонажа второстепенного, отказывая этим графу в главном положительном свойстве человека. Сильвио по времени предстает в четырех моментах своей жизни: когда он в полку, молод, привык первенствовать, буянить и хвалиться пьянством; через шесть лет в ожидании выстрела: усмиренный, размышляющий, но все еще жаждущий отмщения; при встрече с графом, когда выстрел произведен мимо соперника; и в конце жизни, когда он гибнет в Греции, в отряде этеристов «во время возмущения Александра Ипсиланти». Сильвио в своей жизни пережил перемену, перерождение, возрастание, тогда как граф остался прежним честолюбцем и притворщиком, прибавив к своему тщеславию богатую красавицу-жену, которую в семейной жизни подчинил себе и которой прикрылся от «выстрела» Сильвио.