– Ну что же. О себе так о себе, – начал отец Серафим. – Детство мое было непримечательным – таким же, как и у большинства советских детей: семья инженеров, детский сад, школа, кружки разные. Вот тут мне, кстати, повезло. Потому что там, где я жил, был нехарактерный кружок столярного мастерства и резки по дереву, и я ими загорелся на всю жизнь. До сих пор в свободное от послушаний время стараюсь что-то делать руками. Потом мне повезло, я уехал из родного города – крупного, но все же провинциального, и поступил в МГУ на исторический факультет. Повезло же потому, что попал я туда в самом начале перестройки, когда вся жизнь вокруг бурлила. В университете, понятное дело, тоже. А на втором курсе меня случайно занесло на службу в церковь. Тогда, знаете ли, разрешили повсеместно праздновать тысячелетие Крещения Руси и практически вся интеллигенция, к которой мы тогда уже себя относили (мы – это я и мои сокурсники), так или иначе пыталась понять, что же такое православие.

Как сейчас помню – была Троица. Храм, совсем маленький, на Арбате – апостола Филиппа – был битком. Так сейчас уже нигде не бывает. Ну, то есть часто на большие праздники храмы полны людей, но так, как тогда… Невозможно было даже перекреститься, так все были прижаты друг к другу, руку было сложно поднять. Но атмосфера была! Сейчас такая встречается в совсем маленьких церквушках где-нибудь в провинции и очень редко в Москве. Хотя люди были, в общем-то, случайные, но было стойкое ощущение единого организма, общины. Того, что я потом читал у апостола Павла о едином теле. А еще, несмотря на переполненность, было очень красиво! Храм, одетый в зелень, как это принято на Троицу: зеленые облачения, полумрак и дым от кадила, через который местами пробивались яркие солнечные лучи, пение красивое и никакой суеты. Только тогда я понял, что это именно так, как мне всегда хотелось отмечать праздники. Надо сказать, что советские демонстрации я терпеть не мог. Может быть, потому, что там, где я вырос, им всегда сопутствовал страшенный холод, что на 7 Ноября, что на 1 Мая, а также обилие грязно-красного цвета, на который у меня аллергия. В общем, что и говорить. Я влюбился безоговорочно.

Не то чтобы я стал сразу ходить на все службы и полностью придерживаться устава. Нет, конечно. Вливался я как-то постепенно. К тому же и на факультете все было очень интересно. Ну вы знаете – молодость, новые знакомства, девушки. Но и про Бога мне очень хотелось узнать. А тогда с духовной литературой был не то что кризис, а полное ее отсутствие. Сейчас в какой храм ни зайди, все полки просто ломятся от книг, а тогда люди Евангелие от руки переписывали. Чтобы что-то издать, даже мысли не возникало, потому что советская власть еще следила за церковной пропагандой. По инерции, конечно, но тем не менее. Процесс был крайне забюрократизирован. Поэтому перебивались как могли. Но тут мне повезло, через некоторое время где-то я услышал, что церкви вернули Данилов монастырь и что при нем открыли книжную лавку. Я туда поехал, и оказалось, что это действительно так. Более того, там требовались трудники, чтобы в лавке помогать. Потому что в основном кто в церкви работает? Женщины, старушки, им часто не под силу, например, разгрузить машину с литературой. К тому же склад у лавки был на колокольне, туда еще пойди поднимись с книжками по крутой старинной лестнице. В общем, стал я там подвизаться.

Причем, что мне сразу понравилось, никто меня ни за что не агитировал, душеспасительных бесед не вел, мы просто делали свое дело – принимали товар, торговали, следили за чистотой, сортировали безумное количество мелочи, которую нам приносили мешками из храмовых копилок. Ну и разговаривали, конечно. И во время этих разговоров я потихоньку и узнавал, как все устроено, научался понимать термины и так далее. Параллельно стал ходить на службы. Никто меня не тянул, но так как лавки были прямо внутри храмов и торговать приходилось непосредственно во время богослужения, выбора особенно и не было. А когда постоянно слышишь церковную службу, то она проникает в тебя, захватывает. И через какое-то время я начал ходить уже сам по себе в те дни, когда не надо было ничего делать в лавке. Потом начал учиться правильно исповедоваться и причащаться, что, собственно, и является одной из главных составляющих церковной жизни, без которой вся остальная деятельность практически не имеет смысла. И тут уже меня повел сам Христос.