– Мама! Отпустите меня! Как вы смеете? Да кто вы вообще… Помогите! – крик перешел в срывающееся рыдание. – Кто-нибудь! Здесь вообще что происходит?

Ее удерживали уже не двое, а трое мужчин и, странное дело, никто не пытался применить к бьющейся в истерике девушке силу. Мужчины просто-напросто ждали, когда она выдохнется и успокоится сама. Рядом вертелись медсестры. Одна из них, улучив минуту, ловко поднырнула под чей-то локоть и успела-таки всего на миг пришлепнуть к бедру блондинки какой-то пластырь. Девушка судорожно дернулась, запрокинула голову, испустила последний вскрик и вдруг обмякла в руках конвоиров.

– Уэрр-ро, – Надежду потянули прочь, заставив переступить порог зала, и лишив ее возможности увидеть, как одна за другой приходили в себя остальные ее подруги по несчастью. Их крики, удивленные, испуганные и возмущенные, однако, какое-то время еще доносились до нее.

То, что происходило дальше, больше всего напоминало прохождение медкомиссии, как бывало раз в год на заводе. Такие же кабинеты, такие же врачи – низкорослые кремовокожие хрупкие существа – только с женщиной всюду таскались два конвоира, крепко, но бережно удерживая ее за локти. Ее ни разу не ударили, ни разу не повысили на нее голос и вообще, если бы не наручники и не полная неопределенность и неизвестность, Надежда сказала бы, что обращались с нею бережно и аккуратно. Даже кровь на анализ брали так деликатно и вежливо – если это слово применимо к этим существам – словно она была величайшей драгоценностью, с которой надо сдувать пылинки.

Так было до последнего кабинета, где ее без лишних церемоний уложили на парящую в воздухе платформу и местный врач неопределенного пола с такой силой прижал к ее многострадальному локтю знакомую пластинку, что Надежда вскрикнула. Что-то обожгло кожу в том месте, и разум немедленно стало заволакивать туманом. Уже соскальзывая в сон, она успела заметить, как к ней устремились несколько гибких, как змеи, проводов, на кончиках которых поблескивали металлические насадки.

«Ну, все, – мелькнула последняя мысль. – Вот и конец! Не хочу!»

Боль.

Она раскаленной иглой вгрызлась в ухо, проникая, казалось, до самого мозга.

Крик.

Надежда не сразу поняла, что кричит она сама.

Голос. Услышав его, женщина захлебнулась криком.

– Раз… раз-раз… раз-два-три… Как слышно?

Человеческий голос. Знакомые слова на родном языке. Правда, голос был лишен интонаций. Так в фантастических фильмах могли разговаривать роботы. Но все равно. Это была русская речь. Значит, она спасена? Значит, этот кошмар закончился? Даже боль в ухе внезапно куда-то ушла, и Надежда всхлипнула, готовая разрыдаться.

– Проверка связи. Прием. Прием, – продолжал голос. – Если ты меня понимаешь, открой глаза.

Понимает ли она? Еще бы! Надежда с готовностью распахнула ресницы – и чуть не взвыла от разочарования.

Та же операционная. Та же платформа. Те же два конвоира и тот же кремовокожий эскулап. Только в руке он держал что-то вроде пульта от телевизора и щелкал кнопками, явно копаясь в настройках. Потом поймал ее взгляд и что-то невнятно чирикнул.

– Проверка связи, – тем не менее, услышала женщина. – Ты меня слышишь? Если слышишь, сделай головой вот так! – он кивнул.

Как зачарованная, Надежда повторила его жест.

– Я… не…

Она осеклась – откуда-то, кажется, из ее шеи, послышались странные звуки. Женщина закашлялась.

– Тихо. Стоп. Нельзя! – врач кинулся к ней. – Тихо. Молчать. Понимаешь? Молчать! Слышать. Делать головой вот так, если поняла, – он покивал, – и вот так, если не поняла, – помотал направо-налево. – Поняла?

Она медленно кивнула.