Неожиданно Майкл чуть было не споткнулся об одного из мужчин, которые сидели прямо на земле, пили синеватую жидкость, передавая бутылку по кругу, и сразу же после пары глотков они падали на землю, начиная трястись в лихорадке.

– Господи, посмотри на этот бардак. Мир катится к чертям. Точно. Катится к чертям, – тихо произнёс старик, сидевший на углу возле алтаря, который ещё не раздербанили до конца, и держал на коленях потёртую книгу. Название было не прочитать, видимо, один из умерших языков. Рядом с ним лежал раздетый догола спящий мужчина с бутылкой в руке. Из кирпичей и маленьких камней старик, видимо, сам соорудил свой алтарь.

– Так ведь было всегда? – спросил Митчелл, и старик поднял трясущуюся голову.

– Я хранитель правды в мире лжи! – закричал он. Щуплый, седой, с длинным орлиным носом, в чёрном пиджаке с белой лентой на шее поверх воротника, в рваных грязных штанах, мужчина лет семидесяти выглядел нелепо. На его ногах старые сандалии прикрывали носки, которые когда-то были белыми. Из дырок выглядывали пальцы с чёрными длинными ногтями. Он частенько бродил здесь с каким-то красным черпаком, прося подаяние. Он думал, кряхтя. – Видел это здание? – он кивнул головой в сторону каких-то руин через улицу. – Его разбомбили эти дьяволы, эти… Раньше я там… Это церковь. Она была моим домом. Религия, если бы люди проявили к ней склонность, она бы жила. Без веры жить невозможно. Когда-нибудь бог снова вспомнит про нас. Он просто забыл! Но он вспомнит! Господь забыл, а дьявол изгнал… – сказал он и резко замолчал. Прислушиваясь и принюхиваясь к чему-то, его не совсем чистые ноздри раздувались. Он обрывал фразы на половине, но говорил с чувством, производя впечатление человека, который искренне верит в то, что говорит. Он был немного пьян, и весь его вид выражал нестерпимое горе. Затем он начал что-то бормотать на непонятном языке и рисовать усохшими пальцами, периодически прикладывая их к языку, какие-то знаки на песке. Слушать старика дальше не имело смысла. Майкл осторожно положил несколько блестящих монет в его черпак и торопливо ушёл.

На этой обезумевшей территории, выделенной несовам, лишь некоторые сумели научиться цепляться за здравый смысл. Майкл дошёл до своего красочно исписанного разными непристойностями дома. Напротив подъезда несовершенные рылись в мусорных баках, пытаясь найти картофельные очистки или заплесневелый хлеб. Открыв двери ветхого трёхэтажного дома, дорогу Майку преградила старуха и, посмотрев ему прямо в глаза, от удивления широко открыла рот. Она словно забыла, как дышать, и беспомощно хватала воздух своим беззубым ртом. Некоторое время они стояли неподвижно, а когда в её открытом рте в щели между чернеющих зубов запузырилась слюна, старуха начала что-то нашёптывать.

– Ты помечен. В числе двадцать два твоя судьба. Ты поможешь изменить этот мир к лучшему, несчастный, – наконец внятно произнесла бабка. Её опухшее лицо приобрело вид, отдалённо напоминающий мыслительный процесс. Майкл осторожно отодвинул её рукой в сторону и поднялся по лестнице в свою квартирку.

Позже вечером за так называемым ужином Элис кричала от злости и с беззаботностью своих малых лет хватала еду с папиной тарелки. Маргарет всегда ругала её за это и просила не жадничать. Но стоило ей отвернуться, Элис тут же тащила куски хлеба из жалких запасов семьи Митчелл. Еды в бедном квартале на всех не хватало. Хорошо ел только тот, кто был на порядок наглее, чем остальные. Каждый хотел урвать побольше. Многие – даже больше, чем им было нужно. В кварталы несовершенных еду привозили редко и в малых количествах. В основном это были консервы с истёкшим сроком годности. Чаще всего привозили корм для животных. Элис хорошо ела тот, который предназначался кошкам. Майкл сломал не одну челюсть в битве за заветные баночки с изображением полосатого кота.