«…случалось мне иногда находить змею, на которую я в ту же секунду наступала ногою, наклонялась, брала ее осторожно рукою за шею, близ самой головы, и держала, но не так крепко, чтоб она задохлась, и не так слабо, чтоб могла выскочить. С этим завидным приобретением я возвращалась в комнаты бабушки и когда ее не было дома, то бегала за ГАПКОЮ, ХИВРЕЮ, МАРТОЮ и еще несколькими, таких же странных имен, девками, которые все были гораздо старше меня, но с неистовым воплем старались укрыться куда попало от протянутой вперед руки моей, в которой рисовалась черная змея…»

«…Посчастливилось мне найти на улице гусарскую круглую пуговицу (то есть полую внутри. – А. Б.), и первая мысль моя была начинить ее порохом и бросить в печь к старой Прасковье, готовившей обед для людей. Я не могла не знать, что порох вспыхивает в секунду, итак, чтоб это свойство его не лишило меня удовольствия видеть испуг и удивление старой поварихи, я растерла порох с каплею воды и, смешав мокрый с сухим, хотя с большим трудом, но успела, однако ж, начинить пуговицу плотно до самого отверстия… но успех превзошел мое ожидание… Через минуту после того, как я бросила пуговицу в печь, она вылетела из нее со свистом, летала по избе, щелкала по стенам и наконец лопнула близ моей головы и взрыла мне кожу на самой ее верхушке; капли крови вмиг разбрызнулись по всем локонам. Я, однако ж, не вскрикнула, но поспешно убежала в свою горницу и заперлась…».

С немалой долей самоиронии рассказывает Надежда Андреевна в книге о своих детских «подвигах». Часто вторым по значению персонажем в этих историях выступает ее мать. Но воспоминания о ней полны горечи и неприязни. Если отец смотрел на выходки Нади сквозь пальцы, то мать не прощала старшей дочери шалости и проказы и пыталась наказаниями исправить ее буйный нрав. Результат при этом оказывался прямо противоположным.

«Хотя я чрезвычайно боялась моей матери, – пишет «кавалерист-девица», – но непомерная резвость одолевала меня и увлекала вопреки страха наказания; мне кажется, я вымышляла разные глупости невольно, par fatalite…» (франц.: «фатально, по воле рока»).

Однако порою трудно осуждать Анастасию Ивановну Дурову, урожденную Александрович, в возрасте 22-х лет ставшую хозяйкой дома градоначальника в Сарапуле. В это время (с 1789 по 1796 г.) она имела пять беременностей и рожала каждый год-полтора. Дети ее умирали во младенчестве. Из пяти дочерей выжила лишь Клеопатра, рожденная в октябре 1791 года, и Евгения, рожденная в мае 1801 года. Частые роды подорвали ее здоровье: «Мать моя постепенно угасала: ее чудная красота от всего, что имела в себе чарующего, сохранила одну только необычайную белизну лица и томность прекрасных глаз. Теперь она была ничем более, как тенью той красавицы Дуровой, которою некогда все восхищались…»

Чтобы подлечиться, она уехала к отцу на Украину, и тут удар ей нанес Андрей Васильевич. В отсутствие жены он завел себе любовницу: «взял на содержание прекрасную девочку, дочь одного мещанина». Вернувшись в Сарапул, Анастасия Ивановна узнала об этом случайно, и жестокие муки ревности отравили ей жизнь. Правда, Дуров покаялся. Супруги помирились, и результатом примирения стало рождение еще двоих детей: долгожданного наследника – сына Василия в январе и дочери Евгении. Болезнь после этого прогрессировала. Анастасия Ивановна ездила на лечение в Вятку к известному тогда врачевателю и лекарю Аппелю и в Пермь к доктору Гралю. Возможно, теперь болезнь мешала ей исполнять супружеские обязанности.

«Батюшка переходил от одной привязанности к другой, – пишет «кавалерист-девица», – и никогда уже более не возвращался к матери моей!..» Умерла А. И. Дурова в имении своего отца летом 1807 года в возрасте 40 лет.