– Ох, девонька… Так я разузнаю. Оставайся пока. К деду сходи. А там видно будет.

Надана кивнула. Хотела снова поблагодарить, но холод сковал грудь, не давая ни вдохнуть, ни пошевелиться. Так страшно ей не было даже в тот миг, когда зверь вырвался из чащи и на её глазах растерзал двоих здоровых мужиков. Без сил прикрыв глаза, она решила: «Теперь или пропаду, или начну жить заново».

Варвара вышла из дома, скрипнув тяжёлой дверью, а Надана осталась сидеть в немом оцепенении, чувствуя, как боги перекидывают её судьбу из рук в руки, словно играют в снежки, и хохочут, хохочут как нашкодившие дети.

[1]Национальная верхняя одежда эвенков наподобие парки или шубы.

[2] Бог (эвенк.)

[3] Период с весны до осени.

[4] Русский.

Июль 1927 года. Красноярск

Надана не понимала, что происходит. Было то светло, то темно, то тепло, то холодно. А внутри неё остывал крошечный огонёк. Ещё немного, и он погаснет, а с ним и жизнь.

Шло время. Порой казалось, что смерть придёт раньше, чем на небе появится луна, порой – что ночь сменяет день слишком быстро. Надана забыла всё, чему учил её дед Юргин, но теперь, оторвавшись от родных мест, как лист осины отрывается от ветки по осени и падает на землю, чтобы перепреть до весны, удобрить землю и стать чем-то другим, она должна всё вспомнить и всё узнать. Если, конечно, выживет, если доедет.

– П-р-р-р! – Телега качнулась и, скрипя колёсами, остановилась. – Вот и Енисей-батюшка!

Надана подняла упавшую на грудь голову и посмотрела вдаль. Перед глазами всё плыло, единственное, что она различила, – бесконечный простор. Столько света, воды и воздуха она никогда не видела. Над рекой поднимался вечерний туман, и сумерки были знакомо сизыми, но больше она ничего не узнавала. Совсем не похоже на Ванавару. Так много домов, труб, дыма. Столько запахов. Людей. Неужели ей – туда? Что же она будет там делать совсем одна? В груди болезненно жгло, голова кружилась, а ноги и руки заледенели.

– Приехали.

Когда в телеге не осталось ни попутчиков, ни их вещей, извозчик, огромный сердитый русский, похожий на медведя, недовольно покосился на Надану.

– И ты приехала. Давай-давай отсюдова. Мне к жене да детям пора.

Она не смогла пошевелиться.

– Ты здорова, а? Слышь? Иди, говорю, а то щас спущусь да скину!

Надана зажмурилась. Хоть тащи её, хоть бей. Ноги не слушались. Через минуту она услышала скрип деревянной рамы, телега качнулась, мужик, кряхтя, слез на землю и направился к ней. Зажмурилась еще сильнее. Сейчас ударит. Сбросит на землю. Вжала голову в плечи и крепче обхватила узелок с вещами.

Извозчик плюнул, крякнул и вернулся на место.

– Чтоб тебя, а… Больную приволок… Чего ж делать? К Зимину, что ль? Эх…

Скоро повозка тронулась, а потом снова остановилась, и Надана, по-прежнему не открывая глаз, услышала:

– Приехали. Теперь уж слезай. На горбу не потащу.

***

Пару недель Надана провалялась в тяжёлой горячке. Иногда выходя из бреда, понимала, что оказалась в доме городского лекаря. Тот ходил за ней исправно. Каждый день давал какие-то лекарства, осматривал, но она точно знала: скоро помрёт. Слишком уж молод, хоть и могуч телом, был это голубоглазый лекарь. Чтобы человека с того света вернуть, нужно или старым человеком быть, или шаманом. Этот же явно – ни то, ни другое.

Но скоро стало ясно, что Надана ошибалась. Николай Иванович Зимин, только начавший работать в местной больнице, свою случайную больную вылечил. Платы не потребовал и даже на улицу не выгнал, когда узнал, что ей некуда податься.

– У меня жена на сносях да двое мелких. И мать-старуха. Нам ещё одни руки не помешают. Если согласишься остаться, будет где жить и что есть. А соседям скажем, родственница. – Он покосился на Надану и добавил: – Дальняя. Из деревни.