Смолярчук пустил Витязя, глухо скомандовал:
– Ищи!
Бесшумно ступая мягкими сильными своими лапами, низко нагнув массивную голову, вытянув хвост, Витязь не спеша продвигался по тропе. Все ему здесь было привычно: и местность, и ее запахи. Для него не имело ровно никакого значения то обстоятельство, что ночь была непроглядная: он был способен учуять нарушителя и сквозь толщу тумана.
Как правило, розыскная собака, учуяв запах нарушителя, с ожесточением бросается по его следу. Если инструктор поводком снизит темп погони, собака быстро утомится и не сможет вести розыск.
Витязь спокойно бежал впереди. Значит, Смолярчук мог быть абсолютно уверенным, что по участку никто из чужих не проходил.
Через ровные промежутки времени, через каждые две минуты, повинуясь выработанному рефлексу, Витязь оглядывался на инструктора, как бы ожидая приказаний.
Смолярчук командовал шепотом, который могла уловить только чуткая собака:
– Слушай!
Головастый, с широкой грудью, на высоких ногах, стремительный Витязь словно окаменевал. Он слушал. Потом медленно, спокойно поворачивал голову в сторону Смолярчука и аккуратно складывал уши: все, мол, в порядке, можно двигаться дальше. Старшина жестом посылал собаку вперед.
Пять лет назад Смолярчук получил Витязя в школе служебного собаководства. Смолярчук попал туда позже других, когда уже все собаки были распределены. Оставался только один всеми курсантами отвергнутый щенок. Он был прекрасной породы, с замечательной родословной, но захирел из-за длительной, плохо поддающейся лечению болезни. С ним долго бились и в конце концов уничтожили бы, не подоспей вовремя Смолярчук. Он взял тощего, длинноногого шелудивого щенка на свое попечение и не пожалел ни труда, ни времени, чтобы выходить его.
Всем молодым собакам в первые же дни обучения присвоили клички. Получил имя и щенок Смолярчука. Витязем назвали его, конечно, в насмешку. Каждый курсант считал своим долгом позлословить над голенастыми ногами Витязя, над его безнадежно опавшими ушами, над голым хвостом и выпирающими ребрами. И доставалось же Смолярчуку, когда он осмеливался выводить своего Витязя, вымазанного с ног до головы удушливыми ветеринарными мазями, в общество чистых, здоровых щенков!
Смолярчук занимался с отверженным вдали от собачьего шума и от школьной суеты. Учил и лечил… И через год выучил и вылечил. Витязь стал неузнаваемым. Окреп. Налился силой.
…Пробежав метров пятьдесят, Витязь остановился, завилял хвостом и тихонько завизжал – верный признак того, что где-то неподалеку несут службу свои, то есть пограничники. Запах каждого солдата и офицера заставы Витязь хорошо усвоил и никогда не смешивал его с чужим запахом.
Смолярчук прислушался. Справа, за линией КСП, осторожно и равномерно двигался наряд. «Каблуков и Степанов», – подумал старшина.
Витязь все вилял хвостом, ожидая приказаний. Смолярчук подозвал его к себе и, приласкав, усадил у самых ног.
Пока они отдыхали, наряд, несший службу по ту сторону КСП, ушел далеко вперед. Двигался он, тщательно маскируя свет.
Но вот туманную мглу вдруг прорезал луч электрического фонаря, он описал дугу и тревожно метнулся к земле, беспокойно ощупывая ее. Опытный следопыт Смолярчук сразу понял, в чем дело: на взрыхленной почве обнаружены следы.
Он поднял Витязя и, выбросив руку вперед, отрывисто и властно сказал:
– Ищи!
Тревога инструктора немедленно передалась собаке, она бросилась в гущу тумана, потащила за собой Смолярчука. Он сдерживал ее, укорачивая поводок.
Минуты через две или три возбуждение Витязя дошло до предела: он бросался влево и вправо от дозорной тропы, возвращался, порывался бежать вперед. Смолярчук понял, что собака чует след. И, в самом деле, метров через десять Витязь нагнул голову к земле, злобно ощетинился и круто свернул вправо. Смолярчук побежал за ним, в наш тыл, уже теперь не считаясь с тем, что топчет КСП.