Костя с Игорем, придя в проект, посчитали экономику и поняли, что по сахарной свёкле порог рентабельности преодолевается при урожайности в двести пятьдесят тонн с гектара. Шманьков с агрономом Вениаминычем, не приходя в сознание, всё лето били себя в грудь и орали, что урожай будет никак не меньше трёхсот, в результате собрали двести. Когда урожайность выяснилась, Шманьков, сообразив, что чаша его подвигов переполнилась, решил отвести от себя удар и публично объявил агронома идиотом. Не помогло, было уже поздно.

Больше всего в шманьковской деятельности изумляло не его рутинное воровство, а количество денег, потерянных по банальной бесхозяйственности. По всем прикидкам получалось, что теряет и разбазаривает он в несколько раз больше, чем крадёт. Ущерб, наносимый его деятельностью, просто не позволял терпеть его дальше, но замену пока найти не удавалось.

Костя закинул удочки везде, где только можно: и в областной администрации, и в районной, и среди друзей и знакомых, и на сайтах кадровых агентств, – толку не было. Единственной призрачной надеждой был старый камчатский сослуживец Сергияна, отставной начальник ракетного полигона, военный пенсионер полковник Смирнюк, который, получив соответствующее предложение, пока молчал, думал.

На ближайшей расширенной планёрке подводили итоги полевой кампании. Шманьковские подпевалы по очереди, пряча глаза, врали, что на самом деле всё не плохо, а местами даже хорошо, что сено затюковали вполне сухое, что силос консервантом обработали хорошо, даже лучше, чем в немецком комбайне, а за урожай зерновых им вообще всем надо грамоты раздать и всех на доску почёта повесить. А если, мол, и были в работе отдельные упущения, так в этом виновата погода, Господь Бог и особенные агротехнологические бесы, которые вечно путают бедного крестьянина.

Костя молча слушал, попивал чаёк, покуривал сигаретку и параллельно вспоминал, как оно всё было на самом деле. Когда в мозгу всплыл образ полупьяной обезьяны с ведром консерванта на силосной траншее, его прорвало.

Первым был уволен агроном, следом главный инженер. Потом Костя долго разъяснял оставшимся, что такое план-фактный анализ, он же разбор полётов, или работа над ошибками, в тысячный раз говорил про цели и задачи, рисовал образы светлого будущего, которое обязательно настанет практически сразу после того, как уважаемые крестьяне прекратят массово маяться дурью и начнут нормально работать. Крестьяне сопели, делали вид, что слушают.

Под конец, изрядно утомившись, заметил в углу тихо улыбавшегося чему-то своему директора конезавода старика Бухвостина, который был великим коневодом, но не просто специалистом по племенному разведению: он был учёным. Когда-то предметом его научной деятельности было влияние радиации на организм лошади. С группой таких же бездельников он по заказу Министерства обороны облучал подопытных лошадок радиацией, потом умерщвлял их, вскрывал и смотрел, как же эта радиация влияет на их внутренние органы. Конной тяги в армии давно уже не осталось совсем, но заказ на эти исследования Научно-исследовательскому институту коневодства почему то не отменили вплоть до самого развала коммунистического режима. Как потом этому вивисектору удалось переквалифицироваться в коневоды, история умалчивала.

Ворюгой Бухвостин был первостатейным, от Шманькова его отличала только манера поведения. Шманьков всё время, непрерывно что-то говорил, причём в основном врал, а Бухвостин всё время молчал, даже на прямые вопросы не отвечал, только мечтательно улыбался и хлопал глазами. Костя оценил по достоинству его твёрдость, когда пытался выяснить точное поголовье имеющихся на конезаводе лошадей. Продолжались эти попытки месяца три, в ответ на каждое требование немедленно пересчитать лошадей Бухвостин молча кивал, задумчиво глядя куда-то вдаль, и улыбался. В конце концов Костя плюнул и поручил пересчитать поголовье начальнику службы охраны, который справился за один вечер, когда лошадей из левад развели по конюшням. Выяснилось, что по документам лошадок должно быть несколько больше, чем имелось реально в наличии.