Идеал либерализма заключается в построении общества, где индивидуальная свобода является высшей ценностью и где четко определены «пределы власти, которую общество вправе осуществлять над личностью»[42]. Национализм, в свою очередь, постулирует в качестве высшего принципа лояльность, преданность национальному сообществу. Различие целей в теории оборачивается возможностью взаимовыгодного симбиоза на практике. Национальная «рамка» позволяет сформировать ответственное сообщество граждан, реализующих свободу путем коллективного усилия по отношению к власти как объекту своего действия. Иными словами, национализм «поставляет» либерализму институциональные, идеологические и психологические инструменты, позволяющие «обуздать» государство и сделать его орудием реализации интересов общества. Высшей целью «заботы» о нации в таком случае становится защита свободы ее членов, в том числе посредством выработки общих ценностей, законов и норм поведения, позволяющих поддерживать общественный консенсус. Нация является условием и залогом существования демократии потому, что без национально-гражданской идентичности режим институционализированной свободы существовать не может. К такому заключению мы придем, если обратимся к богатому историческому опыту самых разных стран мира и доказавшим свою состоятельность концепциям политической теории.

Тезис о том, что национальное единство (national unity) является единственным предварительным условием демократизации, был высказан и обоснован известным политологом Данквартом Растоу еще в 1970 году[43]. Он подчеркивал, что национальное единство является «предварительным условием демократизации в том смысле, что оно должно предшествовать всем другим стадиям процесса»[44]. Имеется в виду процесс становления демократических институтов в государстве и демократического сознания в обществе. Демократия, народное самоуправление, означающее в условиях сложных современных обществ учреждение режима представительного правления[45], возможно лишь после того, как сформируется его субъект – народ, нация, то есть граждане, осознающие как свою принадлежность к определенному сообществу со своей политической системой, так и свое место в этой системе в качестве суверена – источника власти. Важно подчеркнуть, что Д. Растоу использует понятие «национальное единство» весьма рационально, очищая его от мистического налета «типа плоти и крови (Blut und Boden) и ежедневных обетов верности им, или личной тождественности в психоаналитическом смысле, или же некой великой политической миссии всех граждан в целом»[46]. Ссылаясь на исследования Карла Дойча, Растоу утверждает, что национальное единство есть «плод не столько разделяемых всеми установок и убеждений, сколько небезучастности (responsiveness) и взаимодополненности (complementarity)». Далее он разъяснеет, что «предварительное условие [перехода к демократии] полнее всего реализуется тогда, когда национальное единство признается на бессознательном уровне, когда оно молчаливо принимается как нечто само собой разумеющееся»[47].

Из сказанного вытекает вывод о том, что национальное единство есть не только необходимое условие перехода к демократии, но и в значительной мере его следствие. Какие-то навыки общественной взаимопомощи проявляются и в условиях политических режимов, предшествующих демократии, однако для того, чтобы вызрела гражданская культура, главным содержанием которой является участие граждан в общественной жизни[48], в том числе в управлении государством, да еще и стала бессознательной привычкой, само собой разумеющимся явлением, нужен исторически длительный опыт общественной самореализации. Другими словами, необходима институциональная среда демократии, не только позволяющая гражданам проявлять такое участие, но и стимулирующая его.