Для немцев, таких, как Эрна Кранц, «Хрустальная ночь» тоже стала потрясением, потому что «именно с этой ночи мы о многом задумались. И действительно – сначала всех нас окрыляла надежда. Затем наша жизнь стала налаживаться, в стране воцарились порядок и благополучие. И вдруг довелось заново осмысливать происходящее». Мы спросили, стала ли она противницей режима после этого события. «Нет, что вы, – горячо возразила она, – разумеется, не стала. Когда вся нация кричит: “Хайль!”, что может поделать один человек? Мы смирились. Мы все поддерживали режим. У нас не было выбора, все остались верноподданными».

Простые жители отреагировали на «Хрустальную ночь» по-разному. Многих она ошеломила, кто-то испытал отвращение, кого-то эта ночь насилия и вандализма потрясла до глубины души. Кто-то ругал режим за громадный ущерб, нанесенный всем жителям страны. Некоторым стало стыдно за то, что цивилизованная нация покорилась и не смогла воспрепятствовать подобному варварству. Кто-то исполнился хоть и молчаливого, но все же чисто человеческого сочувствия. Однако подавляющее большинство немцев, как оказалось, всецело поддерживали гонения евреев в Германии. Евреи были брошены на произвол судьбы.

После «Хрустальной ночи» местное население в Нюрнберге не стало скрывать своего отношения к безутешному Руди Бамберу и его родным: немцы выбили окна в их доме камнями.

Не сохранилось ни одной достоверной записи о том, сколько евреев погибло в «Хрустальную ночь», или о том, сколько имущества тогда уничтожили. Согласно последним исследованиям профессора Мейера Шварца (биолога из Тель-Авива, чьего отца также прикончили нацисты), в ту ночь в Германии разрушили свыше тысячи синагог, и убили по меньшей мере четыреста евреев.

Обстоятельства, при которых произошло это трагическое событие, в очередной раз показали, насколько важные события могли приключиться в Германии при нацистском режиме и какой размах могло принять насилие, стоило Гитлеру лишь дать свое согласие. Собственная репутация фюрера ничуть не пострадала. Он никогда открыто не обсуждал «Хрустальную ночь», и те немцы, которые хотели верить в его непричастность к погрому, вновь списали жестокость штурмовиков на Геббельса и рядовых членов партии.

После «Хрустальной ночи», в том же году, по проекту Альберта Шпеера построили новое здание рейхсканцелярии, которое символизировало власть и авторитет нацистского режима. Но и в новых стенах стиль управления Гитлера не поменялся – в правительстве царил хаос. По словам доктора Гюнтера Лозе, немецкого министра иностранных дел, главная беда Гитлера была в том, что он мог назначить двух чиновников в два разных ведомства, но функции они выполняли почти одни и те же, поэтому возникали сложности с разделением обязанностей. Отсюда проистекали бесконечные разногласия в правительстве. Гитлер отдавал распоряжение, а подчиненные «строили на нем целую доктрину». Когда начинались неизбежные споры между чиновниками, Гитлер редко принимал решения, основываясь на объективной оценке предмета спора, и никогда не брал ничьей стороны. Он просто говорил своим министрам: «Сядьте вместе и обсудите вопрос, а договоритесь – приходите ко мне».

В духе вечного соперничества Гитлера обслуживало не одно ведомство, а целых пять. Среди них была Имперская канцелярия под руководством Ганса Генриха Ламмерса, Канцелярия руководителя партии во главе с Филиппом Бойлером, Президентская канцелярия, шефом которой служил Отто Мейснер, ведомство шефа адъютантов Гитлера Вильгельма Брюкнера, и Штаб заместителя фюрера, начальником которого был Мартин Борман. Поскольку все эти чиновники были официально объявлены представителями Гитлера, большую часть времени они боролись между собой за сферу полномочий. Все они постоянно искали новые способы угодить фюреру, чтобы увеличить круг своего влияния. В итоге правительство создало систему, при которой случайные события могли привести к проведению коренных реформ. Самым ужасающим примером того, как распри внутри рейхсканцелярии отражались на политике государства, можно назвать одну из самых отвратительных реформ Третьего рейха – программу «Эвтаназия». Когда ее приняли, в первые годы умерщвлялись неизлечимо больные дети до 3 лет