Позиции демократических критиков «белой» идеологии местами непоследовательны. Так, В. Д. Зимина сначала говорила о белогвардейских режимах как о «диктатуре ради демократии», позже – как о «бюрократии при диктатуре» и о «бонапартизме»,[51] преувеличивала их зависимость от Антанты, хотя на ошибочность этой точки зрения указывали еще в советское время Г. З. Иоффе и военный историк Г. Х. Эйхе.[52] Преобладающую роль кадетов в идеологии Белого движения Зимина объясняла их гибкостью, надклассовыми и надпартийными лозунгами, направленными на консолидацию антибольшевистских сил.[53] Интересно рассуждение о сочетании в «белой» государственности всех трех типов господства по классификации М. Вебера, оценивающее ее как переходный тип от традиционного к рациональному с элементами харизматического, а с точки зрения теории модернизации – как вариант «догоняющей модернизации» России.[54] Попытку соединить теорию модернизации с культурно-цивилизационным подходом по данной тематике предпринял красноярский историк А. Г. Рогачев. Утверждая, что Россия «шла по пути традиционной модернизации», характерному для Японии (а позднее – Южной Кореи, Тайваня, Сингапура), он соглашается с марксистами в том, что страна страдала от недостатка капиталистического развития. Главную ошибку кадетов в 1917 г. Рогачев видит в том, что они оказались «прикованы к милитаристской тележке», не учли антивоенных настроений масс, а роковую слабость Временного правительства – в неумении использовать на местах потенциал земско-городского самоуправления и «комитетов общественной безопасности» в противовес Советам, которые он удачно назвал «органами сословной демократии» низших слоев населения.[55] Рогачеву свойственны и спорные утверждения (вроде того, что А. В. Колчак был «ставленником демократии»), и фактические ошибки. С близких позиций писал о режиме Колчака В. В. Журавлев.[56] В работах И. В. Нам заметна идеализация Временного Сибирского правительства в противовес Колчаку и кадетам.

Напротив, мнение о закономерности отхода кадетов от демократии к диктатуре, с точки зрения логики борьбы с большевизмом и поляризации сил (сходное с советской традицией, но с диаметрально противоположной оценкой), защищают В. А. Кожевников, И. Ф. Плотников, В. В. Рыбников, В. П. Слободин, С. В. Устинкин, В. Ж. Цветков.[57] При этом С. В. Устинкин, а вслед за ним – И. Ф. Плотников и В. Ж. Цветков обосновывают легитимный и правовой характер белогвардейских режимов. Особое значение имеет тезис В. Ж. Цветкова об идейном и организационном единстве Белого движения,[58] поскольку в 1919 г. все его региональные лидеры формально признали Верховным правителем А. В. Колчака; кроме того, их объединяли общая программа и однотипность политических режимов. С этим солидарен и автор этих строк. Попутно отмечу, что фундаментальный труд В. Ж. Цветкова стал первым по сути системным исследованием белой государственности и ее эволюции. В. П. Слободин с позиции самих идеологов Белого движения определял причины краха умеренно социалистических партий России во главе с эсерами («безнациональность», пацифизм и т. п.) и усматривал истоки русской революции в реформах Петра I, создавших колоссальный духовный и культурный разрыв между «верхами» и «низами» общества, незрелости демократии и национальной идеи. Слободин первым из современных отечественных историков попытался дать общее определение Белого движения как «военного и общественно-политического течения, выражавшего либерально-консервативные взгляды части русского общества по объединению всех его слоев на общенациональной платформе…, выступавшего за определение демократическим путем будущего России в Учредительном собрании в соответствии с идеями Французской революции, за сотрудничество с передовыми государствами мира на основе приоритета национальных интересов, за сохранение культурных и религиозных традиций».