Едва зайдя в спальню бабушки, я понял, что подготовилась она на славу. Окна наглухо задернуты плотными шторами, практически не пропуская солнечный свет. Воздух в комнате какой-то непривычно тяжелый… с едва заметным запахом плавящегося воска. Да-а…

Не знал бы бабушку, поверил, что здесь живет… точнее – доживает, свои последние деньки старая и больная женщина, проводя время в молитвах… не зря же она свечи тут жгла? Готовилась. Даже клетка с подозрительно притихшим Баскервилем криво прикрыта каким-то черным кружевом. И хоть болтовня этого попугая меня всегда раздражала, сейчас его молчание… прекрасно вписывалось в антураж.

Как и неестественно бледная бабуля, лежавшая на своей огромной кровати, следившая за мной вполне себе цепким взглядом. Даже интересно стало, сколько пудры она потратила, готовясь к моему визиту?

— Коленька, это ты? — дрожащим голосом нарушила тишину ба, немного переигрывая и протягивая в мою сторону сильно подрагивающую руку.

Скорее, даже трясущуюся руку. Как у какого-нибудь любителя десятилетиями выпивать, а точнее – вливать в себя спиртное.

— Ты пришел забрать меня в свет? — продолжила хрипеть бабуля, смотря сквозь меня. — Я готова, Коленька…

— А почему Коля? — усмехнулся я, присаживаясь на край ее кровати. — Почему не дед, а твой третий муж?

— А, это ты, Андрюша, — не сдавалась ба. — Я уж решила, что Коленька… он всегда за мной приходил. Встречал… а дед твой, тот еще, прости господи. Пусть пух землей ему будет.

— Земля пухом, — поправил я бабулю. — Рад тебя видеть.

— А я уже ничего не вижу, Андрюша, — снова придав тону скорби, ба повернула голову в сторону клетки с до сих пор продолжающим молчать попугаем. — Даже Баксик грустит. Знает, что конец близко.

— Зима близко, — усмехнулся я. — А ты еще меня переживешь. К чему этот спектакль, ба?

— Не бабкай, — строго произнесла она, поправляя подушки и принимая сидячее положение. — Спектакль! — взмахнув руками, она театрально покачала головой, доставая из-под подушки припрятанный портсигар и чистую пепельницу.

— Бабушка…

— Почти восемьдесят лет уже как бабушка! — со щелчком открыв портсигар, она достала сигарету и с наслаждением прикурила ее, выдыхая в сторону облако сизого дыма. — Знаешь, Андрюша, я всегда была на твоей стороне. Начиная с детства, когда твоей матери пришла идея отдать тебя в балетную школу…

— А что здесь такого? — не удержался я, зная, как бабуля всегда реагировала на эту тему. — Был бы сейчас известным балеруном…

— Петухом! — перебила меня бабушка. — Вот кем бы ты был.

— Ну хоть не курицей, — рассмеялся я.

На самом деле с тем бабушкиным решением я был согласен на все сто процентов. Если бы не ее категоричный запрет на… балерунство, бегать бы мне сейчас в балетной пачке, а не заниматься тем, что действительно приносит удовольствие. Ну, и неплохой заработок, что скрывать. Кто бы мог подумать – ведь игрушки создаю. Пусть и компьютерные, но все равно – игрушки. Отец долго не принимал моего подобного увлечения, и кто знает, как бы все сложилось, если бы не вмешалась ба. Это ее: «Оставь сына в покое, или лишу наследства!» – заставило папу не мешать мне углубляться в программирование.

— Ну вот скажи, что тебе стоит порадовать старушку и приехать на ее юбилей? — затушив сигарету в пепельницу, ба сменила тон на более жалостливый. — Возможно, что на последний юбилей в моей жизни. А может и вовсе, на последний день рождения в принципе.

— Ба…

— Не бабкай! Не бабкай! — скрипучим голосом проорал из клетки Баскервиль.

— Даже Баксик запомнил, а ты все не можешь. Не бабкай, Андрюша, — покачала головой бабушка, ожидая продолжения речи от птицы.