Свою группу я нашел почти чудом и почти чудом провел ее на перрон через боковой выход. Я никогда в жизни столько и так хорошо не говорил по-французски. Я провел своих людей через кордон полиции, через кордон железнодорожников, отловил начальника станции и с ним вместе посадил их в пустой вагон, стоявший на боковом пути. Потом вернулся на вокзал за теми, кто отстал, потерявшись в этой адской толпе. На перроне умерла старушка – ее положили на багажную тележку и накрыли лицо носовым платком. Над всем Парижем стоял черный туман. Вроде бы немцы, переходя Сену к западу от Парижа, пустили искусственный туман. Сегодня он накрыл город. Немцы по-прежнему наступают и окружают Париж.

Выскочив на привокзальную площадь, я отыскивал в толпе наших людей и собирал в группы у одного из боковых выходов. У всех у нас лица почернели от этого тумана – какая-то медленно оседающая сажа. Примерно в 9 утра я собрал всех и посадил в вагон. Они были в хорошем настроении и угостили меня коньяком. Я выпил почти полбутылки, но коньяк не подействовал. Может, усталость. Наконец поезд тронулся.

Газеты перестали выходить, автобусов в Шатильон не было. Я пошел на фабрику пешком. От «Порт-д’Орлеан» в направлении Шатильона, то есть на юг, тянулась бесконечная вереница автомобилей, набитых вещами и людьми. Невероятное зрелище. В течение минуты я насчитал 26 проезжавших мимо машин. Вереница тянулась непрерывно со вчерашнего вечера. На фабрике всё в движении, даже французы перестали работать и в суматохе готовились к отъезду. У нас, в польском бюро, формировали на сегодняшний вечер третью группу. Я попрощался с французами и пошел домой укладывать вещи.

Снова невыносимая жара. Я так устал, что даже думать не хотел о том, чтобы собираться и третий раз проходить круги ада на вокзале. Бася вчера утром закрыла свою кухню на улице Ламанде и тоже начала укладывать вещи. Пообедать мы спустились в ресторан. После обеда продолжаем собираться. Непонятно, что берут с собой в таких случаях. Мы уложили четыре чемодана, тяжелых, как мельничные жернова. Супруги П. хотели уехать вчера, но не смогли попасть на вокзал. Решили остаться. Мы с Басей уже два дня думаем о том же. Примерно в пять я отнес чемоданы вниз. Я был настолько ослабленным и изможденным, что едва мог их поднять, хотя обычно справляюсь с тяжестями без труда. На лестнице мы встретили мадам П. Она сказала, что все их бросили, а теперь и с нами ей приходится прощаться. А потом начала говорить, что мы зря уезжаем, что Франция все равно уже проиграла и что это конец. Мы стояли на лестничной клетке с четырьмя чемоданами (вся наша жизнь, Басина и моя, в принципе, одни чемоданы) и чуть не плакали. Я посмотрел на них, и меня охватила ярость. Не поеду. Пусть будет что будет, с меня хватит. Я отнес их в квартиру сторожа (консьерж опять сбежал), и всё. Решил поехать на вокзал, посадить третью группу в вагон, выполнить обязанности до конца, а потом вернуться домой и лечь спать.

На вокзале третья группа уже ждала. Я довольно быстро понял, что поезда больше не ходят. С инженером, сопровождавшим группу, мы пошли к начальнику станции. Никакой надежды на поезд: завтра утром, может быть, но никаких гарантий. Что делать? Из комиссариата полиции звоню в Шатильон. Директор говорит, что людей нужно отправить назад, чтобы они подождали до завтра. Через час приехал грузовик и отвез их на фабрику. Я вернулся домой. Мне уже было все равно. Я решил, что на работу поеду завтра и узнаю, как дела. А сейчас спать.

Я встал рано и, доехав на метро до «Порт-д’Орлеан», пошел пешком на фабрику. Там грузили последние ящики. Дирекция распорядилась, чтобы французы и поляки шли пешком в направлении Немура. На одном из грузовиков, чудом отбитом у французов, поехали вещи поляков, их жены и дети – худший груз в таких случаях.