Б. Г. Ананьев исследовал наблюдательность как психическое свойство личности, закладывающее основы для практической работы по её развитию. Художественное творчество, с его точки зрения, является великолепным доказательством того, что «наблюдение есть известная целенаправленная деятельность, организующая чувственные восприятия в соответствии с известными интеллектуальными задачами». Любой вид изобразительного искусства основывается на деятельности наблюдателя. Сама специфика изобразительного творчества требует от художника накопления богатства впечатлений и разнообразных наблюдений. Именно эта её сторона определяет значимость уроков изобразительного искусства в формировании такого важного свойства как наблюдательность.

Многие исследователи проблем творчества отмечают, что необходимым элементом любого творческого акта является особый вид внимательности и наблюдательности художника как к своему внутреннему миру, так и к внешнему. То, что обычному человеку кажется обыденным и не заслуживающим внимания. У художника вызывает бурный поток мыслей, ассоциаций и переживаний.

Густав Флобер, французский прозаик-реалист, советовал своему ученику Мопассану следующее: «Пройдя мимо какого-нибудь лавочника, сидящего перед дверью, мимо какого-нибудь дворника, курящего трубку, мимо какой-нибудь стоянки экипажей, покажите мне этого лавочника, и этого дворника, всю их физическую внешность, в которой вместе с тем заключена и вся их духовная природа, создав при этом искусную картину, чтобы я их не спутал с каким-нибудь другим лавочником или дворником, покажите мне лишь, одним словом, чем не похожа какая-либо лошадь, запряжённая в экипаж, на пятьдесят других лошадей, бегущих за или перед ней».

Известный немецкий поэт Рильке, высказывался по поводу творчества и наблюдательности следующим образом: «Для того чтобы создать один стих, нам нужно повидать множество городов, людей и вещей, мы должны знать животных, должны почувствовать, как летают птицы, и знать, как движутся лепестки, когда цветок раскрывается по утрам. Мы должны уметь мысленно возвращаться на дороги в незнакомых краях, возвращаться к неожиданным встречам и разлукам, которые мы тем не менее давно предугадывали, к дням детства, которые все ещё остаются необъяснёнными, к родителям, которых мы, должно быть, мучили, ибо они доставили кому-то непонятную для нас радость (это было радостью для другого), к болезням в детские годы, которые так странно начинаются, вызывая столь глубокие и тягостные перемены; должны думах о днях, проведённых в тихи уютных комнатах, об утренних часах возле моря, вообще о море, о ночных путешествиях, когда ночи проносились мимо и звезды мерцали, однако и этого мало, если мы думаем обо все этом. В нашей памяти мы должны сохранить многие любовные ночи, каждая из которых была не похожа на другую, стоны женщины во время родов и облегчение на бледном лице роженицы, как бы уходящей в свой внутренний мир. Однако мы должны пережить и моменты смерти, посидеть у постели умершего, в комнате с открытыми окнами, через которые доносятся отрывочные звуки. Однако всех этих воспоминаний ещё мало. Нам необходимо уметь забывать о них, если их накопилось слишком много, и терпеливо ожидать, чтобы они вновь восстановились, ибо дожидаемся не только одних воспоминаний. Лишь после того, как они станут нашей кровью, нашим взглядом и выражением лица, когда станут безымянными и уже их нельзя будет отделить от нас самих, только тогда может случиться, чтобы в редкие минуты возвысились и вышли из своей среды истинные слова стиха».