Он предпринял еще одну попытку:

– Доктор, вы понимаете, что такое суперпозиция квантовой пены?

– А разве это хоть кто-нибудь понимает? – ответила она с неожиданно озорной улыбкой.

Вейгерт против воли рассмеялся. Она все же могла быть милой, когда забывала о постоянной настороженности.

– Еще не до конца, – сказал он. – В этой области ежегодно делают новые открытия. Но суть в том, что «квантовая пена» – основное «содержимое» вселенной, нечто такое, что существует на уровне, предшествующем элементарным частицам, таким, например, как электроны. «Суперпозиция» означает, что квантовая пена – это не вещество и не энергия, а потенциал для возникновения того или этого. Можно сказать, что это облако вероятностей. И это очень важно. Взять хотя бы электрон – как часть атома, например, – у него все равно остается квантово-пенная вероятность того, что он станет частицей или волной энергии. Наука установила это окончательно и бесповоротно.

Но что же определяет направление формирования любого порождения квантовой пены, скажем, того же электрона? То есть чем он станет, веществом или энергией? Мы знаем ответ и на этот вопрос уже более века.

Вероятность воплощается в вещество или энергию лишь в том случае, если она наблюдаема. Это называется коллапсом волновой функции. Иными словами, то, что мы называем реальностью, создает не кто иной, как наблюдатель.

Она на какое-то время задумалась. Вейгерт попытался понять, что значит выражение ее лица, но не смог и продолжил:

– Все, о чем мы только что говорили, и многое из того, о чем не упоминали, приводит к радикальному изменению нашего представления о реальности. Именно такому, которое подразумевал Беркли в восемнадцатом веке, хотя он и не говорил этого прямо: ничего не существует, пока мы этого не наблюдаем. Ничего.

– Ничего? То есть этого стола не существует? И этой комнаты тоже не существует?

– Если я это наблюдаю, оно существует для меня. Это ментальная конструкция, порождение моего сознания.

Она нахмурилась:

– В таком случае все, что вы говорили, лишь метафоры?

– Нет, – возразил другой голос. – Это все буквально.

О, слава небесам, наконец-то появился Джулиан! Вейгерт не слышал, как открылась дверь. Но Джулиан уже стоял в комнате, и доктор Сомс-Уоткинс отреагировала на него точно так же, как все остальные женщины: ее глаза распахнулись, спина выпрямилась, и несколько мгновений она откровенно рассматривала его.

Джулиан – рослый, очень светловолосый, с глазами цвета бирюзы – выглядел живым воплощением американского представления о героях-викингах. Каково-то было ему обладать такой яркой внешностью и неотразимостью в глазах женщин? Вейгерт от души радовался, что ему не суждено было этого узнать. Как он ни старался пропускать мимо ушей неизбежные в столь малочисленном и замкнутом обществе сплетни, ему было известно, что «личная жизнь» Джулиана бестолкова и запутанна. Болтали о бывшей специалистке-нейрорентгенологе, а может быть, анестезиологе?.. И не из-за него ли еще несколько молодых женщин покинули проект?

Доктор Сомс-Уоткинс опустила взгляд. Ее ресницы затрепетали. Это продолжалось всего короткое мгновение, но за это время Вейгерт успел разглядеть ее уязвимость, резко контрастировавшую с холодной уверенностью в себе, которую она старалась демонстрировать. И ему сразу же захотелось защитить ее от хаоса, в который Джулиан, судя по всему, ввергал чуть ли не всех попадавшихся на пути женщин. Она казалась такой молодой…

– Джулиан Дей, – представился он и, сев за стол, протянул руку. – Я руковожу компьютерным обеспечением. А вы – Кэролайн Сомс-Уоткинс, и мы очень рады, что вы решили нас проведать. Добро пожаловать. Сожалею только, что вы лишь сейчас узнали, что этого стола не существовало, пока вы не удостоили его взглядом.