Принцип язычества – в сведении бесконечного к предметному и конечному, в чем, безусловно, выражается слабость нашего духа и принципиальное отсутствие веры. Как обратилась однажды М. Цветаева к Христу: «Докажи, тогда поверим». Когда мы верим своим ощущениям, констатирующим наличие предмета, более, чем своему духу, констатирующему наличия Смысла мироздания, – это и есть язычество. Если можно креститься перед иконой Богоматери, зная, что сама икона – лишь символ, являющий духовную определенность и бесконечность Смысла (иконоборцы все же неправы), то языческий идол исключает эту стоящую за ним бесконечность: он сам по себе, в своей предметной самодостаточности требует поклонения и человеческих жертв. Он реален, поскольку его можно увидеть глазами и дотронуться до него рукой. Ощущения, а не бытие Духа доминируют в самоориентации язычника: то, чего нельзя пощупать, осознать как материальную конечность – недоказуемо, его для нас нет, оно – выдумки досужего сознания человека, его фантазии и его самообман. Скептицизм в мировоззрении людей и в истории человеческой мысли, от Локка и Юма до Маркса и даже новейших позитивистов, – вся скептическая составляющая духовного развития человечества, все это не что иное как шлейф уходящего в праисторию языческого самоощущения человека.

Более того, разрушение естественной взаимосвязи вещей и явлений через гипостазирование той или иной составляющей нашего мира, то есть принцип языческого и вполне дикого мировосприятия, есть также принцип существования и внутреннего разложения любого тоталитарного общества. Оно, не смотря на всю свою видимую мощь и слаженность, неизбежно разрушается в самой своей сердцевине именно по причине изначальной и принципиальной своей неестественности, то есть из-за своего волюнтаристского и самонадеянного противостояния всеобщему принципу мироустройства.

Так, собственно, и уничтожились как бы сами собой мировые империи; варвары, как и любая внешняя сила, могли лишь завершить этот внутренний процесс «полураспада». Идея самодельной государственности осуществима лишь на время. Человек же, в силу своей естественной едино сущностности миру, так же бесконечен, как и сам мир, частью которого он является. Потому сведение бесконечного (человеческой сущности) к конечному (раз и навсегда организованному социуму) возможно исключительно через насилие. Исторический опыт язычества должен ведь чему-то нас научить. Наши новоявленные язычники постоянно в своем «Свароге», «шануючи світлий розум» сошедшего с ума Ницше^>9 и предостерегая против «загальної зомбізацїї людей напередодні святкування 2-тисячоліття «народження Христоса»^>10, все же по-своему последовательны и откровенны, когда противопоставляют государственность самой сущности христианства: «Але немає жодної «християнської держави, – пишет некто «проповедник Світояр», – яка б жила за законами Ісуса Христоса або заповідями Нового заповіту. Ці уряди добре розуміють, що така держава дуже швидко припинила б свое існування»^>11. Конечно же, он уверен, что это удар по христианству. Для него непреложна «языческая идея абсолютного государства» и «принципы цезарепапизма, заимствованные нами у греков и уже погубившие Византию» (Вл. Соловьев)^>12. Здесь все откровенно, понятно и мерзко.

Иное дело тайное язычество «национал-православия», поставившее своей задачей «возрождение (опять «возрождение»! – С.Б.) Православной российской державы, наследующей дореволюционной Российской империи (вплоть до восстановления монархии). Такое возрождение, – констатирует Д. Лекторский, – предполагает активное противостояние всем «западным ценностям», которые рассматриваются как чуждые духовным и социальным основам «русского бытия»