«Вот тебе и берладники! – подумал Ярослав. – Не зря сказывали, будто без их помощи князю Юрью ни за что тогда, три лета назад, Киевом не овладеть было».

Мысли князя прервала неожиданно пущенная откуда-то слева стрела. Пропела она совсем рядом с грудью и пробила малиновое корзно, надетое поверх кольчуги.

Семьюнко рванул в галоп вослед удаляющемуся всаднику. За ним бросились двое отроков. Нападавший мчал что было сил, ударял боднями коня, отстреливался. Но вот один из отроков попал в скакуна беглеца. Конь дико заржал, взбрыкнул и, резко выбросив передние ноги, опрокинул седока. Семьюнко прыгнул на него сверху, ударил плашмя саблей по шишаку, оглушая.

Один из отроков ножом разрезал завязки и сорвал с его лица булатную личину. Совсем молодое лицо предстало взору Семьюнки и подскакавшего следом Ярослава.

– Кто ты?! Почто в меня стрелял? – спросил князь.

– Я… Меня… послали… велели убить… тебя.

– Кто велел?

– Князь Святополк Мстиславич.

– Это правда, ты не врёшь? – спросил, усмехаясь, Семьюнко. – Вот он каков, благодетель-то мой и защитник.

– Правда, не вру я. Мать у меня… в холопки её забрали… Отец купу взял… у князя… А отдать не возмог… Помер… Ну, нас всех в холопы и забрали… Потом тиун княжий приехал… Повёз ко князю… А князь и велел… Говорил, если содею, как нать… Вольную даст… Мать и всю семью… отпустит.

– Ах ты, дрянь! – Семьюнко замахнулся на полоняника плетью.

– Постой! – перехватил его руку своей цепкой дланью с долгими перстами Ярослав. – Что ещё знаешь?

– Нощью один боярин ко князю Святополку приходил. Сговаривались Галич ему отдать.

– Что за боярин?

– Я не ведаю.

– А увидишь – узнаешь?

– Да… Мыслю, смогу…

– Ну вот, – обратился Ярослав к Семьюнке и гридням. – Повязать его, и в обоз. А боярина того покажешь, отпущу.

– Княже! – воскликнул Семьюнко. – Убить он тя хотел!

– Довольно! Я сказал! – прикрикнул на него Ярослав.

Позже, когда отъехали они обратно на холм, он уже спокойно объяснил своему другу:

– Ты пойми, холоп сей – тупое орудие. Проведать надобно, кто за ним стоит. Если Домажир, то, верно, не он один.

– Может, Молибог?

– Нет, не думаю. Молибога я умилостивил, – видя недоумённое лицо Семьюнки, Ярослав невольно улыбнулся и добавил: – Сынка его в Польшу пристроил, на службу.

…Яростная сеча шла до вечерних сумерек. Так и неясно было, кто же победил в этой схватке, такой ожесточённой и кровопролитной, каких Галицкая Русь ещё не ведала.

С наступлением темноты воевода Тудор Елукович благоразумно отвёл остатки галицкой рати и болгар к стенам Теребовли. Ушли восвояси и берладники во главе с Нечаем. В жаркой сече не посрамила славы и чести своей удалая дунайская вольница. На месте битвы остался один Изяслав с киевлянами, союзники его и прочие князья бежали с поля битвы.

Простых пленных галицких ратников Изяслав велел перебить. Он убоялся остаться на поле брани, остерегаясь ночного нападения, и, равнодушно посмотрев, как рубят наотмашь, со злостью несчастных полоняников его закалённые в сечах дружинники, приказал отступать по дороге на Киев. Там ждал его сгорающий от стыда и ярости сын Мстислав. Впервые бежал молодой переяславский князь с поля битвы. Отец утешал его, говорил, что разберётся с этими галичанами вдругорядь.

Двадцать знатных галицких бояр увели с собой в Киев отец и сын. За них родичи заплатят немалый выкуп. Среди пленённых оказались сын Домажира Иван и боярин Лях.

Сам Домажир пал на бранном поле. В сутолоке, когда теснили Изяславовы рати галичан, поразила его в глаз калёная стрела. Погиб, уже в самом конце яростной схватки, и воевода Серослав. Налетели на него сразу трое чёрных клобуков, подняли на копья. Многие другие бояре, те, что так шумели на недавнем совете, также обрели на бранном поле у села со зловещим названием Останково свой последний земной приют.