…Вечером князь посетил опального боярина Молибога. После смерти Владимирки хитрый лис почуял ветер перемен и воротился из своего горного гнезда в Галич. Чутьё его не обмануло. Рад был старик, что после долгих лет забвения сам князь пришёл к нему, растрогался, обронил слезу. Сидел перед Ярославом, худой, иссохший, слушал со вниманием, ликуя в душе.

– Сын у тебя взрослый, Филипп. Хочу, чтоб послужил он мне. Твоё же место отныне – в думе моей.

Теребя жёсткую белую с желтизной бороду длинными костлявыми перстами, Молибог позвал сына. Статный плечистый молодец поклонился Ярославу в пояс.

– Дело у меня к тебе, Филипп. Посылаю тебя в Польшу, в Познань, ко двору князя Мешко, к сестре моей Евдоксии. Побывай перед тем в Сандомире, православных людей наших посети – купцов, ремественников. И обо всём, что польские князи замышляют, что сестра моя тебе скажет, мне передавай. Когда грамотку черкнёшь, когда сам приедешь. Особо если об Изяславе и его людях что прознаешь.

– Понял, князь! – супя смоляные брови, отмолвил молодой красавец. – Заутре же на конь и в дорогу. Верно те службу справлю, не сумлевайся.

Как только Филипп вышел, старый Молибог стал жаловаться на неблагодарность, на то, что покойный Владимирко отодвинул его от себя, отобрал волости под Саноком, сослал.

– Во всех бедах моих боярин Домажир виной. Подольстился ко князю, нашептал в уши, – говорил он.

– Разберёмся и с Домажиром. Вот только с Киевом мир учиним. – Ярослав вздохнул. – Ну, прощевай, боярин. Думаю, встреча сия наша – не последняя.

Поутру рано выехали из Немецких ворот Галича несколько вершников, рванули намётом по дороге на Люблин. Вослед им долго кружили снежные вихри.

Боярин Нестор Бориславич с грамотой киевского князя прибыл в Галич спустя несколько дней. Как ранее старший брат Пётр, стоял он перед князем и боярами в той же палате, читал, разворачивая, свиток с золотой Изяславовой печатью:

«Что отца твоего Бог судил, то оставляю на Его волю святую. Что ты отцом меня нарицаешь и обещаешь быть в моей воле, оное нам, а тем паче тебе, весьма полезно, и я тебе мою любовь точно так же обещаю и о том прилежать буду, чтоб тебя никто не обидел. А кроме того, помогать тебе против твоих неприятелей хочу, чтобы твоя область расширялась и множилась. Только ты возврати мне города мои, которые отец твой неправо взял и, несмотря на клятвенное обещание, удержал. Ты же ведаешь и видишь, что Бог всякие неправды наказывает, и не захочешь тому греху участником, а пролитию крови христианской причиной быть».

Так писал киевский князь Изяслав. Слова Ярославовы принимал, но городки требовал и грозил ратью.

– Подумать мы должны, – выслушав посланца, объявил Ярослав и отпустил Нестора.

Надолго запомнил молодой князь то свещание в палате.

– Мыслю я, бояре, мир творить надо. Отдать придётся города Изяславу, – предложил Ярослав.

Что тут началось! Один за другим повскакивали ближние Владимирковы мужи с лавок.

– Да как же се! Да ты что, княже! – заорал яростно Домажир. – Да сии городки – наши! Отец твой сколь пота за них пролил, а ты отдать хочешь! Не бывать тому!

– Не бывать! – вторил ему пепельноволосый Щепан.

– Укажем киевскому князю место его! – кричал Лях. – Отгоним его ратников к Киеву, пущай к нам боле не суётся!

– Ко князю Юрью послов снарядим!

– С ляхами уговоримся!

– Ромейский базилевс болгар и сербов на подмогу нам пришлёт!

– Нечего нам бояться Изяслава!

Почти все бояре решительно воспротивились отдаче погорынских городов и Бужска.

Когда мало-помалу крики в палате утихли, за всех высказался воевода Серослав.

– Не хотим мы, бояре галицкие, князю своему урона нанести. Но будем его, не щадя живота