– Но какова выгода короля в этом деле? – решился спросить Семьюнко.

– Выгода… – Епископ вздохнул. – Если бы всё мерилось выгодой! Золотом, уделами… Нет здесь никакой выгоды. Король Геза – рыцарь, и верен данным князю Изяславу клятвенным обещаниям. И потом, сильное влияние на короля имеет королева Фружина. Не забывай, что она – сводная сестра князя Изяслава.

– Но ведь у державы угров есть свои враги. И с ними нельзя будет поладить так, как с нашим князем, – с наигранным недоумением промолвил Семьюнко.

– Ты говоришь о Ромее. Ты прав. – Кукниш опять вздохнул. – Но король очень уж зол на вашего Владимирка. Нет, отрок, войны не остановить… Пока не остановить. Думаю, ты меня понял.

Он хитровато улыбнулся, сверля собеседника прищуренным взглядом своих пронзительных карих глаз.

Семьюнко молча кивнул.

Приложив десницу к груди, он низко поклонился епископу. Кукниш стал, медленно разворачивая, вчитываться в грамоту, чуть заметно кивал головой, снова горестно вздыхал.

– Попробуем что-нибудь сделать. Но, повторяю, не теперь. И, разумеется, если князь Владимирко окажется достаточно щедр, – наконец произнёс он. – Пока же я пошлю к нему одного своего каноника. А ты останешься здесь. И знай: у меня надёжная охрана…

«Пугает или успокаивает?» – Семьюнко уставился на епископа с немым вопросом.

– Люди Изяслава не смогут причинить тебе лиха. Если, конечно, ты будешь осторожен и благоразумен.

Епископ позвонил в серебряный колокольчик. Тотчас на пороге шатра возникли два рослых стража в чешуйчатых катафрактах[72].

– Этого человека тщательно оберегать. Никто посторонний не должен о нём знать! Всё понятно?!

– Точно так, ваша эминенция! – пробасил один из охранников.

Семьюнко молча кусал губы.

«Хорошо хоть, часть княжого золотишка припрятал в Перемышле, у брательника[73] на складе. Еже[74] что…» – Семьюнко оборвал ход собственных рассуждений, запретив себе даже мыслить об этом «еже что».

…Отрока поселили в том же епископовом шатре, огородив войлочными пологами и ширмами, велели сбросить русское платно, кольчугу и облачиться в голубой угорский жупан грубого сукна, приставили слугу – немого монаха, который приносил ему еду и вино. В тревожном нетерпеливом ожидании потянулись для Семьюнки дни.

Громыхали тяжёлые доспехи. Ржали вздыбленные лошади. На возах везли оружие и припасы. К берегу Сана, извиваясь серебристо-серой змеёй, подходила грозная тьмочисленная Изяславова рать. Шли киевский и черниговский полки, боярские отроки, дружины из Владимира, Луцка, Пересопницы, шли туровцы, берестейцы[75], ратники из киевских пригородов, союзные торки[76] и берендеи[77]. В глазах рябило от многоцветья хоругвей[78]. И вся эта огромная масса валила в сторону Перемышля, готовясь задавить, подмять под себя Червонную Русь с её упрямым и лукавым князем Владимирком, с её богатым боярством, с ушлыми купцами и знатными ремественниками. Словно дракон, разверзший пасть, сминая, сжигая на своём пути сёла и городки, двигалось воинство, щетинясь копьями, сверкая мечами и саблями.

Вблизи на пологих зеленеющих холмах расположились союзные угры. Король Геза ещё накануне вечером послал к Изяславу скорого гонца, призывая на совет. И сейчас вместе с ближними баронами король, облачённый в горностаевую мантию поверх лат, в золотой короне на голове, наблюдал за тем, как от змееподобного воинства отделяется группа всадников в нарядных разноцветных одеждах и скачет вверх по склону.

Но совет будет после. Пока же ждёт гостей и хозяев шумный роскошный пир. Ради шурина своего не поскупился Геза. Перед шатрами уже расставлены столы, уже щекочут ноздри ароматы готовящихся яств, уже виночерпии готовы щедро наполнять братины