Установив лампу, Баташов сдернул чехол с резного, старинной работы кресла и устало плюхнулся на мягкое сидение, ощущая во всем теле истинное блаженство. Блаженство от того, что наконец-то добрался до своего родового гнезда, что наконец-то может хоть ненадолго забыть о службе. Только здесь, в этом уютном кабинете, где все напоминало ему о детстве и юности, он чувствовал себя поистине счастливым.

«Вот если бы рядом со мной сидела красавица-жена, то я бы непременно чувствовал себя счастливейшим человеком в мире», – мечтательно подумал он, рисуя в воображении стройную и прекрасную незнакомку, которую однажды увидел на фотографии в журнале для взрослых, который кадеты рассматривали по ночам втайне от офицеров-воспитателей…

Баташов проснулся с первыми петухами. Распахнув настежь окно спальни, он глубоко вдохнул влажный еще воздух.

«Густой и ароматный, хоть на хлеб мажь», – блаженно потягиваясь, подумал он о знакомом с детства, терпком, настоянном на аромате росных трав духе, окутавшем усадьбу.

Заря только-только разгоралась, освещая теплым, искрящимся золотом верхушки деревьев. Отраженный от оранжереи лучик незаметно проскользнул в комнату и скоренько пробежал по никелированным шарикам, венчающим спинки кровати, рассеивая сонный полумрак. Потом он внезапно резанул по глазам, разгоняя последние остатки дремы.

«Что ж, это хороший знак», – подумал поручик, окончательно просыпаясь, и, накинув на плечи просторный шелковый халат, направился во двор, к колодцу, у которого на скамейке уже стоял наполненный до краев водой медный таз.

«Не забыл Афоня моей утренней привычки», – с благодарностью подумал он о своем управляющем.

Не успел Баташов как следует поплескаться, а из флигеля, где размещалась прислуга, уже павой выплыла светловолосая, полнотелая красавица, держа на вытянутых руках рушник.

Поклонившись в пояс, девушка протянула расшитое петухами полотенце Баташову.

– Не погнушайтесь барин, Евгений Евграфович, сама вышивала, – тихим, грудным голосом проворковала она, потупив взор.

Приняв рушник, он с удовольствием окутал тонким пахнущим лавандой холстом лицо. Потом растянул рушник на руках, любуясь искусно вышитыми красными петухами, клюющими красную смородину.

– Как звать-то тебя, милая?

– Стеша я. Прокопия-лесника дочка.

– Стешенька, – ласково промолвил Баташов. – Помню, помню отца твоего. Хороший лесничий. Да и ты, я вижу, не только красавица, но и мастерица знатная, – добавил он, возвращая рушник.

– Благодарствую, барин, на добром слове, – ответила девушка. И тут же, зардевшись до кончиков волос, комкая в руках влажный холст, стремглав кинулась к флигелю.

После завтрака Евгений решил осмотреть своим хозяйским взглядом все поместье, чтобы потом со знанием дела распорядиться насчет ремонта. Не хотелось ударить в грязь лицом перед губернским обществом. Из последнего письма Кульнева он знал, что ближайший сосед и давний товарищ отца по полку граф Петр Ильич Вышегородцев, вышедший в отставку, избран предводителем дворянства Курской губернии. И Евгений решил на следующей же неделе съездить к нему с визитом вежливости. Но дела заставили совершить эту поездку много раньше…

Кульнев, узнав о намерениях барина привести родное гнездо в порядок, тут же услужливо представил ему перечень первоочередных работ, необходимых для поддержания хозяйства и дома в наилучшем виде. На все про все потребовалось не меньше тысячи рулей. Таких денег у Баташова ни на руках, ни на счету в Белгородском уездном банке не было.

– Что же делать? – озабоченно спросил он, с надеждой взглянув на управляющего.