Согласно официальной версии, в зачаточном виде прозвучавшей уже в официальных заявлениях по горячим следам событий, покушение было совершено правыми эсерами, «наймитами англичан и французов»^>23. Законченный вид она получила во время подготовки и проведения судебного процесса с.-р. в 1922 г. – покушение было произведено членами Центрального боевого летучего отряда ЦК ПСР под руководством Г.И. Семенова, получившего из рук ЦК ПСР именно такой официальной статус и получившего также санкции ЦК ПСР на подготовку и проведение террористических актов против Зиновьева, Володарского, В.И. Ленина и Л.Д. Троцкого.

Подводя итог, отметим, что устойчивый миф о Ф.Е.Каплан, как о крайне экзальтированной, юродивой, полусумасшедшей, не контролирующей себя особе, помимо свидетельства А.Н.Иоффе, также резко диссонирует с ее реальным поведением и накануне покушения, и во время ареста, и во время допросов. Характерно, что знавшая ее еще по каторге и затем видевшая ее в 1918 г. Ф.Н. Радзиловская на допросе 1 сентября 1918 г. свидетельствовала: «При всех встречах она производила на меня впечатление вполне уравновешенного человека»^>24. Не менее характерно, что ни одна из знавших Ф.Е.Каплан каторжанок, ни даже боевиков группы Семенова не называли ее юродивой, ненормальной или истеричкой.

Впрочем, и один из лидеров ПСР А.Р. Гоц на процессе с.-р.1922 г. оспаривал утверждения Г.И.Семенова, якобы слышавшего от него подобное: «Никогда в беседе с Семеновым я не говорил ему о Фанни Каплан как об истеричке. Я никогда Фанни Каплан не знал, лично с ней не встречался и поэтому я не мог ее так квалифицировать. Все же, что я узнал впоследствии, рисует ее в моих глазах, конечно, в других чертах и облик ее для меня представляется не таким, чтобы я мог ее так назвать»^>25

Вместо экзальтированности мы видим нечто совсем иное – боязнь совершить необдуманный поступок, который будет иметь роковые последствия (боязнь, толкавшая ее на поиск санкции и поддержки), максимальную аккуратность и сдержанность в показаниях, спокойную мужественность перед лицом смерти. Тот реальный образ Ф.Каплан, который вырисовывается при вдумчивом взгляде на все ее поведение, заставляет думать, что мы имеем дело не с полусумасшедшей, не контролирующей себя особой (а посему и совершившей такой «необдуманный поступок», как покушение на Ленина), а, безусловно, опытной революционеркой, старой каторжанкой, хоть и измученной каторгой и подорванным здоровьем, но сохранившей достаточно ясности ума, осторожности и выдержки, чтобы опасаться совершить роковую ошибку и вести себя на допросах спокойно и мужественно (не будем забывать, что под угрозой расстрела это непросто сделать даже здоровому человеку, не отсидевшему много лет на каторге, не терявшего зрения и т. д.).

В целом же представляется, что невозможно представлять Ф.Е. Каплан только жертвой и «козлом отпущения», случайно оказавшимся на месте покушения на Ленина, как делает ряд публицистов и историков. После проведенных исследований можно с очень большой долей уверенности говорить, с одной стороны, что Каплан совершала этот акт в форме индивидуального, а не партийного акта, а с другой стороны, что весьма вероятность, что Каплан все же стреляла в Ленина (более подробно этот сюжет освещен в отдельной статье^>26. Впрочем, не исключая в принципе возможности того, что стреляла не Каплан, а некто другой (или что был еще один стрелок).

Безусловно, Ф.Е. Каплан сознательно и целенаправленно весной-летом 1918 г. искала возможность совершить на Ленина покушение, о чем свидетельствовали вполне авторитетные люди. Свою мотивацию покушения она изложила на допросах и еще более ярко высказала А.Н. Иоффе. Но как бы там ни было имя Ф.Е. Каплан навсегда (и вполне логично) будет неразрывно связано с покушением на В.И. Ленина, а отношение к самой ее трагической фигуре, возможно, подвергнется со временем такому же пересмотру, как и отношение к недавнему кумиру нашего общества, на которого она подняла руку. По крайней мере, к ним обоим не будет того однозначного отношения, как это было несколько десятилетий назад, а их образы будут продолжать очищаться от мифов.