Было тихо и благостно. Душа, что называется, радовалась и отдыхала. И тут они услышали истошный женский крик. Женщина кричала на самых высоких нотах, казалось, этот крик никогда не прекратится. Тихомиров бросился вперед, побежал за ним и писатель. Их обогнали мальчишки на велосипедах и мопедах.

За правлением колхоза, у складов, была огромная лужа, которая просыхала только к середине лета. И здесь, по колено в грязи, стоял Пехов в светло-сером костюме, а по краю лужи металась его жена, понося его всевозможными срамными словами. Помешкав, Пехов вдруг уселся в луже, поплескал по грязи руками. Жена Пехова заплакала, мальчишки весело гоготали.

– Выходи, Иван, – попросил его Тихомиров.

– Не хочу, – сказал Пехов. – Я теперь в этой луже жить буду. Мне здесь лучше. – Пехов поднялся, нырнул головой в грязь, а потом забрался в самую середину лужи, почти по пояс, и запел:

и начал медленно оседать в грязь.

Тут писатель бросился в лужу, в три прыжка добрался до Пехова.

– Пойдем!

– Куда? – спросил Пехов.

– Домой, – сказал писатель.

– Домой не пойду, – ответил Пехов.

– Тогда поедем в райцентр, – предложил писатель.

– Зачем? – спросил Пехов.

– Пива попьем, – ответил писатель.

– Хорошее предложение, – согласился Пехов. – Поедем.

Они вышли из лужи, залепленные грязью. Кто-то засмеялся, но тут же притих.

– Забирай его домой, – сказал Тихомиров жене Пехова.

– Не нужен он мне. Не нужен! – взвилась она.

– Ты же требовала, чтобы он вернулся, – тихо сказал Тихомиров. – Или ты уже этого не хочешь?

Жена Пехова всхлипнула, молча взяла мужа за руку и повела к дому.

Писатель сидел, закутавшись в одеяло, Полина застирывала ему брюки.

– Зря вы в лужу полезли, – говорила Полина. – Неделю назад он на крышу дома взобрался, едва сняли. Говорят, его модистка приворожила, зелье подмешала, он и чокнулся. А знаете, как ее еще в деревне зовут? Мина!

– Почему Мина? – удивился писатель.

– А потому что неизвестно, кто на нее наступит и где она взорвется. Она же семью разбивает. Против нее всю общественность надо поднимать.

– Ну что ты такое говоришь? – укоризненно сказал Тихомиров. – Разве такие дела общественностью можно решать? Жена Пехова уже один раз подняла общественность. Что из этого получилось, сама видишь. У Пехова с модисткой любовь.

– У Пехова с ней любовь! А у тебя что с ней? – в упор спросила Полина. – Ты скажи при свидетеле: почему ты ее защищаешь?

– Потому что это несправедливо. Каждый человек имеет право любить, за это его нельзя обвинять.

– Люби, – отрезала Полина. – Но неженатых. Конечно, она красивая. Но те, кто не такие красивые и не такие рыжие, они что, не женщины? Вы знаете, до чего она дошла? – спросила писателя Полина. – Она голая по дому ходит.

– По крыше? – не понял писатель.

– Нет, по комнате.

– Ну, у себя дома каждый может делать то, что он считает нужным, – сказал писатель. – А за ней что, специально подсматривают?

– А чего подсматривать-то? Она занавески не закрывает.

– Не слушай ее, – сказал Тихомиров. – Сплетни это все.

– Сплетни?! – взвилась Полина. – Идите и посмотрите сами, – предложила она писателю. – Она через полчаса спать будет ложиться.

– А вы уже ходили смотреть? – спросил писатель.

– Я еще не ходила, – сказала Полина, – но мне рассказывали. Пойдемте, я покажу, где ее дом, и вы сами убедитесь.

– Нет, – сказал писатель. – Подсматривать нехорошо.

– Никакое это не подсматривание, – сказала Полина. – Она ведь это специально. Сходите. А потом вы об этом фельетон в газету напишите.

– Ладно, – сказал писатель. – Идемте. Только вместе, чтобы вы убедились, что это сплетни. Идемте, Александр Михалыч.