Михаил Трилиссер – жертва системы, созданию которой он посвятил всю свою волю, незаурядные способности и жизнь – пятьдесят пять прожитых лет, из которых тридцать семь отдано делу переустройства мира для блага людей. О чём думал он в последние часы, отведённые ему с момента оглашения приговора до его исполнения? Подполье, ссылки и каторга, контрразведка… Неужто тот судьбоносный шаг навстречу гибели был сделан ещё в юном возрасте, когда он в Одессе поступлению в университет предпочёл путь революционной борьбы, оказавшись чужим среди своих? Но мог ли он посвятить себя тихой жизни мещанина, если «не той бы улицей пошёл»? Нет, мирная жизнь обывателя была не для него, ведь «он, мятежный, просит бури, как будто в бурях есть покой».

Михаил Трилиссер реабилитирован в 1956 году. Его память увековечена в названиях улиц городов Иркутска и Астрахани.

Будьте похожими.

Иисус Христос

1929 год Сталиным был назван годом великого перелома, положившего начало раскулачиванию, колхозному строительству, а вместе с ним – великому голоду. Накал политических страстей, сопровождающих передел крестьянской собственности, выплеснулся и на города. Эти процессы как бы дополняли один другой: деревня очищалась от кулаков, а институты и другие городские учреждения – от антинародных элементов.

В Воронежском медицинском институте собрания шли одно за другим. В числе первых кандидатов на изгнание из святилища знаний перед студентами, выступающими в роли «чистильщиков», отчитывался профессор Никифоровский, заведующий кафедрой физиологии. Лекции профессора были превосходно обставлены наглядными демонстрациями на лягушках и иных мелких тварях. Студенты таращили глаза на невероятные представления, устраиваемые учёным-зоологом, когда изолированное сердце перекачивало питательную жидкость из одного сосуда в другой. Но, как известно, политика сантиментам не пара, и пришёл черёд профессору изумляться студенческим претензиям к его манере поведения и преподавания науки о функциях и отправлениях организма. Никифоровскому предъявили упрёки в нервозности, насмешливости, политической невыдержанности, высмеивании властей и её отдельных носителей. Припомнили его странную привычку отвлекаться во время экзаменов на посторонние дела, например вставлять стёкла в разбитом окне или, что совершенно необъяснимо, передвигать с места на место мебель в кабинете, нервируя экзаменуемых студентов. Профессора принудили признать свои ошибки и «вычистили» из института. Позднее Никифоровский перевёлся в Саратовский университет и с большим трудом восстановился в звании.

Другой колоритной фигурой, выставленной на отчёт студенчеству, был глубоко тучный старик, маститый учёный, профессор Игнатовский, слывший блестящим специалистом по судебной медицине. В трамвайных вагонах он не упускал случая веселить народ оригинальными обращениями к вагоновожатому или пассажирам. Выглядело это примерно так: «Господин кондуктор, не соизволите ли вы остановить вагон у здания судебных установлений?» В трамвае раздавался дружный хохот, а просьба старомодного человека ставила кондукторов в тупик. С каких это пор они вдруг стали господами? И что это за дом судебных установлений? Все городские улицы для него существовали в дореволюционных названиях, а на судебных заседаниях «осколок царского режима» народных судей называл присяжными заседателями! И это на втором десятке лет советской власти, установленной, по заветам вождя, «всерьёз и надолго»! Профессора словно не коснулось время великих перемен, в его абстрактном мире по-прежнему существовали полицейские, околотки, податной инспектор, а гражданские споры вершил мировой судья…