Женский судьбы. Ульяна
– Выручай, Ульяна, – устало присев на табурет, произнесла Прасковья. – Второй день ни капли молока Стешка не даёт.
– Научу, чего делать надо, Прасковья Андреевна, – ответила женщина в чёрном платке.
***
Платок этот Ульяна не снимала уже, почитай, лет десять. Как любимый зимой помер, так и накинула его на голову.
Ведь знала, видела во сне, что Проша сгинуть может, да не остановила, не настояла на своём.
Ульяна с Прохором с самого малолетства вместе были. У Проши как тятька помер, так отец Ули и присматривал за мальцом. Парню, ему завсегда рука крепкая в воспитании нужна. Вот Матвей и помогал матери Прохора. К мужской работе приучал парня, на охоту да на рыбалку с собой брал.
Вся ребятня деревенская знала, что Улька с Прошкой – жених и невеста.
Бывало, выйдут вечером на лавке посидеть, а шалопаи уже тут как тут, чтоб дразниться да колючками в них бросаться.
Проша, пока совсем мальчишкой был, порой и припустит за этой ватагой. Те – врассыпную. Прыткий Прохор быстро изловит самого голосистого да за ухо к Ульяне приведёт – проси, мол, прощения, что обзывался.
С возрастом, конечно, поубавил прыти: чего с них, дуралеев, возьмёшь, им лишь бы посмеяться над кем.
Взрослели дети, крепли и чувства, а ко времени Прохор Ульяне предложение сделал. К тому времени Проша свою матушку уж схоронил. Да и семью Ульяны смерть стороной не обошла – отца забрала.
Вот и стал Прохор за главного и в своём, и в Ульянином доме.
Семью Ульяны, надо сказать, в деревне побаивались. Ещё прабабка Улина, Агриппа, славилась тем, что ведьмачить могла. Неприятная бабка была, норовистая. За словом в карман не лезла, тем, кто не по нраву был, могла и напакостничать. Родила Агриппина дочку, почитай, в подоле принесла. Ни до, ни после никто из соседей Агриппу с мужиком не видел. Так и растила она Дуняшу свою одна.
Померла Агриппа – думали, что дочь теперь за ведьмовство возьмётся, а у ней вроде как дара не оказалось.
Попервой пыталась знахарничеством заняться, да только ведь не так это просто. У настоящей ведьмы и одуванчик в зелье превратится, но коль по судьбе не быть тебе ворожеей, то хоть убейся, а и настоящее снадобье водой станется. Бросила Евдокия это дело и жила себе обычной жизнью.
Замуж за Матвея вышла, хозяйство держали, ко времени понесла. Родила Ульяну. Текла жизнь ручейком, камушки огибала, всё у них в семье складно было.
Что матери не досталось – дочери с лихвой отсыпали. У Ульяны дар открылся, когда той лет десять было. Да и не то чтобы дар, так, видеть помаленьку начала.
Бывало, Никитична по деревне бегает – всё стадо домой воротилось, а ейной Польки нету. И в поле, и в пролесок, грешным делом и на кладбище заглянет – мало ли, куда рогатую занесёт, – нет нигде.
Идёт домой, вся измотанная да в расстройстве, а Ульяна к ней подойдёт, под локоть возьмёт и прошепчет чего ей на ухо.
Глядишь, спохватится старая, побежит и уже спустя пять минут слышно: колокольчик звенит, ведёт Польку свою горемычную в стойло. Вечером Ульянке в благодарность крынку молочка несёт.
Отец помер когда, Уле пятнадцать было. Не дожил до свадьбы дочери любимой. Проша-то сватов заслал опосля три года после этого.
Евдокия добро дала. Знала, что Прохор надёжный, да к тому же любит Ульянку до безумия.
С возрастом дар Ульяны креп. Снадобья на всякую хворь готовила. Шепотки особые знала. Девка хоть бабку-ведьму в живых и не застала, а поболе дочери родной о ней знала.
На немой вопрос матери отвечала, что бабка Агриппа к ней во снах является да уму учит.
Однажды случай произошёл. Снится Ульяне сон, будто бабка к ней пришла и говорит, что надо бы и к повитушному делу приладиться.