Воронцов облегченно выдохнул, не было у него уверенности, что он сможет подстрелить таких шустрых и быстрых тварей. Все же навыки стрельбы по движущимся мишеням у него посредственные. Он еще с полминуты пялился в подворотню, убеждаясь, что чертики убрались, и проморгал атаку сверху, не слишком большая серая птица спикировала на него, стараясь довольно массивным клювом ударить в голову, а лапами с острыми когтями угодить в лицо. Единственное, что успел сделать Константин, это махнуть винтовкой, на которой по-прежнему был насажан штык. Не попал, но вынудил птицу отвернуть и уйти в сторону. Та зацепила плечо когтями, но на этот раз кожанка не подвела. Издав мерзкий звук, чем-то напоминающий крик чайки, противник свечой взмыл в почти черное небо, и уже через пару секунд скрылся в вернувшейся в город серости.
Воронцов мысленно обматерил птицу и завертел головой в поисках новых проблем, но судьба решила, что пока с него хватит, и сюрпризы подкидывать не стала. Константин же рванул к дворцу, не смотря на наличие жутких «дементоров», он чувствовал там себя в безопасности.
Он успел добраться до казармы, когда туча накрыла город. Уже подходя к крыльцу, ему на лицо упала первая крупная капля. Скинув вещи в каморке барона, он вернулся на улицу и принялся готовить костер, чтобы закончить копчение рыбы. За пять минут, что он провел в помещении, все сильно изменилось, дождь разошелся не на шутку. Когда на каменных ступенях разгорался костер, над которым Константин соорудил «коптильню», он уже лил так, что дальность видимости сократилась до двадцати метров. Следующие четыре часа он просидел на ступенях, неторопливо дымя трубкой, сейчас у него уже не было такой обреченности, как накануне, он был сыт, одет, вооружен, имелась вода и сигареты и целая бутылка вина. Он даже хотел ее откупорить, но передумал. Пока сидел, зашил рукав куртки, который играючи порвал бибизян, потом притащил из рюкзака кожу, ремни и занялся жалкой попыткой изготовления кустарной подмышечной кобуры для «Императора». Ржавые ножницы, которые он заточил, с трудом справлялись с толстой кожей, игла колола пальцы, несмотря на наличие шила. Любой кожевенник, увидев то, что он делал, сплюнул бы себе под ноги, обматерил, дал бы подзатыльник и отобрал все, чтобы материал не портил, но Воронцов был один, никакого мастера на горизонте не предвиделось, так что, делал он, что мог, в силу навыков и разумения.
Спать он лег около восьми, ну так он ощущал, поскольку выставить карманные часы, которые имелись в его распоряжении, не было никакой возможности, несмотря на все знания прошлого мира, Константин был не в состоянии точно определить полдень или полночь.
Выкурив сигариллу, почувствовал, как глаза закрываются сами собой. Заперев дверь на ключ. Воронцов сунул под подушку «Императора», только предохранитель сдвинуть, и пали, сколько влезет. Сон пришел мгновенно, он был беспокойным, рваным, но Константин так вымотался, что его даже налеты «дементоров» не особо волновали, они заглядывали в его коморку четыре раза, но по-прежнему не видели человека. Правда, вот только карман, в котором лежали шарики тьмы с трупов чертенка и бибизяна, очень их привлекал, они подлетали к висящей на спинке стула кожанке и долго таращились на нее. Затем снова улетали, а Воронцов проваливался в дурной сон. Снились ему исключительно кошмары, как относящиеся к этому миру, так и прошлому. Самым жутким из них был тот, в котором его осудили справедливо, это он убил девочку-соседку, творя с ней жуткие вещи. Проснулся он в холодном поту, не выспавшимся и разбитым. Умывшись, он посмотрел за окно, на улице занимался рассвет, еще немного, и взойдет солнце. Вот только ему его не увидеть, все небо снова было затянуто тучами, и сырости хватало, еще ночью, когда он проснулся после налета очередного «дементора», то услышал, как капли стучат по листве куста, разросшегося прямо под его окном. Вздохнув, Воронцов с тоской посмотрел на добротную плащ-палатку из материала, напоминающего брезент, которую извлек из одного из солдатских сундуков. Оставалось надеяться, что она не промокает. Из города надо уходить, еще одну такую ночь он не выдержит.