– Расследование мое не совсем официальное. По-моему, Эско хочет вырвать русского из лап военной разведки.

– Конкуренты хотят обыграть друг друга, – заключила Тарья.

– Может быть. Так вот, мне необходимо, чтобы Лия свела меня с этим Эриком.

– Почему ты и ЦСП не стали искать его самостоятельно, это же вам по силам?

– Согласен. Но в этом случае и закончились бы наши с вами приятельские отношения.

– Верно, Арто. Причем и мои с Лией, наверное, тоже.

– Найти Эрика – по-моему, самое простое в этой путанице, – наконец-то произнесла Лия.

– Отлично, тогда займемся поиском, – предложил Арто.

– Ребята, бойко у вас складывается. Может быть, вина за наше плодотворное сотрудничество? – на правах старшей предложила Тарья.

Эйнари смотрел в потолок. Сна не было. Он уже второй месяц жил в Финляндии на положении полубеглеца-полупредателя. Бегство из Советского Союза в конце сентября, переход государственной границы, добровольное сотрудничество с финляндской военной разведкой, почти ежедневные встречи с финскими офицерами – это при том, что Эйнари был с женой и сыном, за которых он переживал гораздо больше, чем за себя. Накал страстей и эмоций, связанных с элементарными жизненными потребностями, такими как еда и ночлег, прошел. Теперь жизнь вошла в какую-то колею, даже приобрела стабильность. Сотрудники военной разведки поначалу сильно удивлялись, что Эйнари и Анна слишком им благодарны за пакеты продовольствия. Анна по привычке часть продуктов откладывала в закрома, что, впрочем, неудивительно. От товарищей по службе Эйнари знал о голоде в Поволжье и на Украине. Да и сам он много чего повидал за годы Гражданской войны. Рефлексы выработались на всю оставшуюся жизнь.

Теперь Хейкконена заботили мысли о том, что будет происходить дальше. Не станет же он всю жизнь жить в положении беглеца. Эйнари хотел работать, что-то делать. Жить как птица в клетке – это не в его характере. Разумеется, было несколько недель, когда Эйнари и Анна просто радовались покою, после того как их перевели из военного госпиталя в отдельный домик.

Ко всему прочему надо было думать о судьбе сына. Эйнари, конечно, занимался с Костиком, Анна тоже, но ребенку нужен коллектив, да и сам Костик понимал, что живут они не в глухой тайге, где одиночество – неотъемлемая часть бытия, а в каком-то заточении – изолированы от мира, который находится от них в нескольких сотнях шагов. Анна-Мария и Эйнари чувствовали, что надо становиться «финнами», коль волею судьбы оказались в столице Финляндии.

Они переживали за судьбы тех, кто остался в СССР. У Эйнари эти чувства смешивались с чувством вины за то, что он покинул Красную Армию и Родину. Дело не только в советском патриотизме, который вбивали на каждом шагу, тем более Эйнари повзрослел еще до того, как появился Советский Союз. Карелия, Петрозаводск, Карельская егерская бригада стали его второй Родиной, где до определенного момента все было не так уж и плохо.

Хейкконен и сейчас думал о Советском Союзе, о товарищах в Красной Армии. В который раз в его голове завертелось ужасное предположение: «Может, тех, кто остался, уже пустили «в расход», возможно, даже из-за меня?»

Оставаться наедине с подобными мыслями Эйнари уже физически не мог и не хотел. Он буквально вскочил на ноги, моментально собрался и по привычному расписанию отправился на беседу к Арво Кярккяйнену.

– Добрый день, Эйнари, как самочувствие? – Арво, как обычно, был добродушен.

– Самочувствие прекрасное! Голова не болит, пить-то мне не с кем, – непринужденно ответил Эйнари, – а пить в одиночестве мы в России не приучены.