«Милая сестричка, я уже начинаю жалеть, что разбудил так глубоко твою душу. Далеко не все готовы вверить заботу о своем здоровье или здоровье своих близких именно женщине. Я слышал, что были случаи, когда женщину-врача просто не подпускали к пациенту. Сможешь ли ты выдержать все это? Я советую тебе как следует это все обдумать», – выводил Железманов в своем новом письме сестре.

В ответном письме Лиза выражала уверенность, что сможет преодолеть все, и просила в начале лета, когда закончатся выпускные экзамены в гимназии, сопровождать ее в Петербург, чтобы вместе подать документы в Женский медицинский институт. Тогда было очень важно продемонстрировать, что выбор молодой особы, пожелавшей стать медичкой, поддерживается семьей. Петр долго не мог уснуть – на этот раз из-за переживаний за сестру. Верный Тимофей тоже не спешил убыть в царство Морфея, суетясь рядом, негромко мурлыкая, стараясь успокоить своего двуного и убедить его, что при упорстве и желании можно преодолеть все: и сложность учебы, и трудности работы, и косность общества.

Петр уснул только под утро, а на следующий день его в кабинете ждал сюрприз. Буквально через двадцать минут после начала присутственного времени на пороге кабинета появился Савельев.

– Вот, господин судебный следователь, я его привел, – прорычал он и фактически втолкнул в помещение рыхлого молодого человека, крепко держа его за воротник.

– Я не понял, это кто? – опешил Железманов.

– Так, ваше благородие, вы его видеть желали. Федька Кокунин – собственной персоной. Сегодня с утра на работу явился как ни в чем не бывало, мошенник.

Предела человеческого нахальства не существует!

– Я не мошенник, за что вы меня? Я ни в чем не виноват, – бултыхался в руках своего работодателя Федор.

– Ладно, отпустите его, – несколько пришел в себя Петр Андреевич. – Отпустите. Сейчас во всем разберемся. Давай присаживайся, Федор Кокунин.

Савельев нехотя отпустил своего работника, а тот недоуменно озираясь присел на стул. Впрочем, буквально за несколько секунд к нему вернулась былая уверенность. Он пригладил растрепанные кудри, одернул тулуп и даже позволил себе вольготно развалиться на стуле.

– Господин следователь, как представителя закона я прошу вас оградить меня от необоснованных обвинений. Я человек образованный и знаю, что до суда никто не вправе навешивать на других ярлыки и называть преступником, – заносчиво произнес он.

– Ну, напрасно вас никто ни в чем обвинять не будет. Господин Савельев, я вам очень признателен за помощь, вы можете подождать в коридоре, а с вашим работником мы побеседуем, – остудил накал напряжения в помещении Петр Андреевич.

Савельев несколько растерялся от предложения выйти. Он был уверен, что если он доставил к следователю подозреваемого, то ему тут же предложат принять участие в допросе. Сделал такое важное дело, а теперь не нужен. Он даже попытался возмутиться:

– Ну как же так, он меня же ошельмовал.

– Сейчас во всем разберемся, допрашивать одновременно лиц, проходящих по одному и тому же дело, не положено. Ждите в коридоре, может, еще ваше участие пригодится, – кнутом и пряником одновременно следователь выпроводил Савельева за дверь.

– Так, значит, вы и есть Федор Кокунин, к которому у меня столько вопросов и которого я и ваш хозяин уже несколько дней ищем? – повернулся Железманов к молодому человеку.

– Ну я, а чего меня искать? Я ни в чем плохом таком не замешан, – парень искренне пытался изобразить недоумение, и у него это, кажется, даже получалось. Со стороны могло показаться, что перед следователем сидит человек, который совершенно случайно оказался в орбите следственных действий. Однако даже при небольшом опыте Железманов не мог не почувствовать фальшь в этих словах: