нечаянно черных собак головы множатся так,
будто их потаенные сны стаями из травы.
Не бойся собачьих стай, подходя домой,
челюсти их заняты, в них черные перья кур.
Геката, увидев твой страх, руку тебе подаст,
возьми ее за руку просто так,
проходя сквозь кордон черных собак.
Она говорит тебе что-то, ты, как всегда,
забудешь после совет её, но,
поднимаясь по лестнице, окажешься вдруг
в Уфе, тебя встретит на кухне покойная тетя,
спросит бутылочку молока.
Вот так невзначай пригласи Гекату на чай.
Фа-стрекоза
Стрёкот строк стрекоз
сквозь горизонт событий —
радужный мост —
око строк, отрок длит стрёкот,
как фа-полет
из всех парсеков фа-сеток.
Мост Фа, детка-стрекозка,
в шестнадцати радужных отголосках
стрёкота фа-строк.
Отрок стрекозий, замри в стрекозиных строках
на мосту Эйнштейна-Розена на мгновение
стрекозиного стрёкота,
отрок ли, око ли фа-сеток
не даст червоточить строкам стрёкотом Фа,
единственной из шестнадцати – строкой Фа —
соблюден переход за горизонт событий,
отрок стрекозий, быть тебе отроком фаоким
Фа-стрекоз сингулярности.
***
Дорогая, забудем Орфея, Кокто
был не прав, даря тебе образ
влюбленного в Смерть поэта.
Дорогая, в мире твоем весна,
сны наши нежнее от ночи к ночи.
Странно было бы сетовать на твои слова
о приходящих детях, а после
обжигающий пост в фб об ушедших детях,
в нем ссылки, страницы и адреса:
ушел из жизни, спрыгнув с крыши,
просто ушла из жизни в пятнадцать лет.
Дорогая, я знаю, что тебе тяжелей,
тебе принимать их души.
Как же сложно с тобой, ты чутка, тиха и нежна,
но порой, так тяжело тебя слышать и слушать.
Я не зову уже тебя госпожой,
демократия близости, покровы ночи,
но как ни странно, я становлюсь собой,
чувствую себя живой как никогда раньше,
– и все твое наслаждение – в чувстве моей жизни.
Матрица мартовских ид
Не слушай пророчеств мартовских ид
об убранном в белый саван тополиного пуха июле,
Юлий выжженным летом, полуденным небом, следом
августа слепки легки, янтарики-слезки стрекозки,
вестью сожженных степей, дымкой сухих миражей
сентябрит новый год с мартовских ид.
С февраля по апрель
Робинзонада речи
Междуречье на острове постепенно стирает черты,
лицо держит речь. Вначале ты долго кричишь,
читаешь стихи стихиям моря, ветра, песка, чайкам,
чей крик диссонансом в сеть ассонансов, в стих.
Так долго, что речь какофонией междометий
становится междуречьем, ты споришь, ты ходишь,
говоришь-говоришь, стекая в невнятицу звуков речи,
и последним кентавром-дифтонгом,
прокричав междуречью: «Я!», изменяешь себя.
С февраля по апрель
Е.М.
Сад Пиерийский слезами ли орошать
с февраля по апрель?
Иль перст уколов о шипы пиерийских роз,
капельку крови в дар принести
на пиру Мнемосины,
пусть не вздыхают суровые боги,
пусть десятой Сафо в перебранке Камен
Елене предскажет кончину зимы
и новой весны толчею
и смех гиперборейно.
Эфедра не Федре
В солнечных сандалиях по змеиной тропке,
соломенною шляпкой прерывая
хор крылышкующих кузнечиков
золотописьмом Гермеса.
В их полудневный плач и скрип
цикадами на цитрах тонких стеблей
эфедры, оплакавших не Федру,
жертву Ифигении – богине тавров диких,
в край северный, далекий,
с запоздавшей на тысячу ли ли весной,
в подарок: августа полдневный зной,
эфедры красных ягод, терпких
летаргией сухих и белых камней
возле понта, хозяйкой мест там чайка
на скале, где столько солнца,
что хватит и на тысячу ли северных столиц,
в подарок – и ящерок полдневный сплин
янтариками глаз – сверк в сверк.
Что ни доктор, то чумной лекарь
Что ни доктор, то чумной лекарь,
отставной барабанщик заштатного клюва,
за дюжину бубонов бочонок бурбона
да пару сожженных вчистую
чумных поселений.
Не архангел с мечом, выжигающий скверну,