– Эх, пангасиус, балбес ты, – десантник Ромку по плечу похлопал, – разве может мать свою кровинушку не любить? Пойдем-ка, звонить ей будем…

И встал, неуклюже на костыли опираясь.

Ромка слезы вытер – ну а что, правда всё, так и есть – балбес! Столько переживаний устроил по глупости! Тоже поднялся. Даже Байкала за ухом почесал. И тут спохватился:

– А куда же я собачку-то дену? Теперь только с ней! Она мне жизнь, может, спасла…

– С ней, с ней, – улыбнулся парень, – своих ведь нельзя бросать – не по-мужски это.


…И пошли втроем в сторону пятиэтажек – парень по пояс раздетый в одном кроссовке, малец с двумя батонами подмышкой и все понимающий, радостно виляющий хвостом, пес…


…Несмотря на еще ранее утро, трубку на том конце провода подняли сразу – женский взволнованный голос спросил:

– Кто это?

– Это незнакомый в общем-то один, – афганец, сидя на табуретке в прихожей своей квартиры, слова помягче, чтобы не напугать, подобрать старался. – У меня здесь рядом сын ваш, Ромка…

И за минуту рассказал все – даже как познакомились выложил. Затем Ромке телефонную трубку протягивает – на, мол, разговаривай… А у Ромки язык к зубам прилип, ни одного звука произнести не может, трубку к уху прижал, дышит только.

– Ромочка, сынок… – услышал. И тут слова сами сорвались:

– Мамочка, мамулечка, прости меня! Я же не знал… Я же не думал, что ты меня любить и дальше будешь… Прости меня, мама!..


Через полчаса зеленый «Москвич» с шашечками к подъезду подъехал – парень на костылях, Ромка и Байкал уже на лавочке были. Ждали.

Первой мама вышла. На дверь машины без сил облокотилась – лицо бледное, в глазах слезы застывшие. Следом новый Ромкин отец из такси появился, к мальцу подошел, на колени прямо на асфальт встал.

– Ромка, прости меня, родной ты мой, – руками вроде бы потянулся, – Ты пойми меня – я же тоже, как и ты, переживал: что чужим для тебя стану. Боялся, что не примешь… Я и тебя люблю, Ромка, как и маму твою – также сильно…

И тут Ромка у него слезы в глазах увидел. И поверил! В распахнутые руки бросился, в плечо уткнулся. Мама подошла, рядом опустилась, плачет.

Вдруг из машины тоненький голосок утро прорезал. Байкал морду от колена афганца оторвал, уши навострил.

– А вот, наверное, и братик твой, – улыбнулся парень.

Папа к дверце подошел, маленький из одеял сверток вынул.

– Вот, – говорит, – Ромка, знакомься с братом…

Пацан в кулек этот заглянул, а там… господи, малюточка совсем, глазками хлопает и на брата старшего смотрит очень внимательно. И уши-то у него такие же – торчком, и глаза свои, родные – с хитрецой уже. Ручонку из-род одеяла вынул и к Ромкиному лицу потянулся. Дотронулся и вдруг улыбка появилась… Узнал, значит, душой принял. И как же хорошо стало!

Мама к афганцу подошла, обняла:

– Спасибо вам за все…

– Что вы! Это Ромке спасибо – новую надежду мне дал. – И, видя непонимание в его глазах, добавил: – Потом все поймешь, когда подрастешь немного… Только вот что же теперь с Байкалом делать будешь? Может, мне отдашь, доверишь друга своего?

А Байкал будто понял, что о нем речь идет. К Ромке подошел, пальцы лизнул, мол, разреши… Затем у ноги афганца сел, уши прижал, прямо в глаза Ромкины смотрит.

Ромка сквозь слезы улыбнулся:

– Он сам уже тебя выбрал. Только обещай, что не бросишь, что характерами сойдетесь…

– Как же я его бросить смогу? У нас теперь ног на двоих даже больше, чем полагается, будет. Обещаю, братец, честное афганское – я же говорил уже: своих не бросаем…


Ромка долго смотрел в заднее стекло «Москвича», шею выворачивал. Байкал было за машиной побежал, но на углу дома остановился, к парню у подъезда вернулся. Уже на повороте Ромка увидел, что они вместе домой пошли – две нашедших друг друга души, для которых одиночество теперь стало прошлым.