- Ну что ж… По крайности, казенный кабинет хотя бы не хуже квартиры. Как может быть лучше или хуже то, чего попросту нет? Вероятно любезнейший Ждан Геннадьевич полагал, что губернский Департамент разместится в чулане под лестницей. – в голосе отца было столько ядовитого смирения, что полицмейстер сперва покраснел, потом побледнел… Поглядеть – не позеленеет ли? – Мите не дали.
- Пойдем, провожу тебя до выхода. – и с угрозой в голосе добавил. – И вернусь. – одарив полицмейстера многообещающим взглядом, отец двинулся к выходу. Митя пристроился следом. За спиной у них немедленно образовалась некая суета – очень хотелось оглянуться, но не мог же Митя испортить столь эффектный уход?
Они прошли всю полицейскую управу – в коридорах кипела жизнь, бессмысленная и беспорядочная. Хлопали двери, из одной выскочил полицейский пристав с папкой бумаг, увидал отца и запрыгнул обратно – часть бумаг разлетелась по коридору. Из другой высунулся секретарь – и тут же спрятался. Двери приоткрывались и захлопывались, как створки испуганных моллюсков, опережая шагающего отца. По коридорам управы катился шорох, затихал, стоило отцу поравняться с очередной дверью и возобновлялся за спиной.
Митя шел и ждал, когда отец спросит, как он узнал про трупы, но отец все молчал, только косился изредка. Дежурный городовой почтительно распахнул дубовую дверь – свет неожиданно больно резанул по глазам, Митя покачнулся и почувствовал, как отец подхватил его под локоть.
- Он… постарается тебя выжить! Полицмейстер… - смущенно пробормотал Митя.
- Не допустить, чтоб я и правда тут начальствовал. – с некоторым даже удовольствием возразил отец. – Лишить подлинного влияния на дела службы в губернии. – и после недолгого молчания добавил. - Они все этого желают. Просто господа из жандармской, железнодорожной и порубежной службы несколько умнее. Но и выживать будут, не без того… - глаза его азартно блеснули.
Таким вот… хищным, Митя видал отца только, когда тот служил в Москве. Потом, в Петербурге, он просто перестал заглядывать к нему на службу. Не comme il faut светскому человеку интересоваться всякими мазуриками.
Они еще постояли на крыльце, глядя как троица нижних чинов таскают из кузова паротелеги ящики с бабайковской водкой. Крутившийся рядом пристав украдкой сунул бутылку в карман галифе. Для собственного удовольствия или к полицмейстеру понесет, на освидетельствование?
- По крайности, сегодня на меня донос не напишут. – провожая эту бутылку взглядом, хмыкнул отец.
Митя смутился: а ведь и впрямь, окажись там вода, написали бы, сразу же.
- Здешний сыскарь… из Кровных… Симарглыч, княжич Урусов… Не слишком жалует полицмейстера. Особливо с сегодняшнего дня… Ты только сразу его не ищи, пусть отоспится.
Брови отца дрогнули, а лицо озарилось улыбкой.
- Спасибо, сын… - он неловко, будто украдкой коснулся Митиной плеча… – Ну… ступай… домой… Свенельд Карлович проводит и… - он лукаво усмехнулся. – Уверен, тебе понравится сюрприз! Меня рано не ждите, я тут… пока не опомнились… - он потянул тяжелую створку и уже ступая в проем, оглянулся. – Может быть потом… мне… ты все же ответишь на вопрос, что задал полицмейстер? – и скрылся за тяжко ахнувшей дверью.
Митя принялся медленно спускаться с крыльца. Глупо рассчитывать, что отец разрешит отмолчаться. Надо придумать ответ… умный. Потом. Когда доберется до нового дома. Сейчас все силы уходили на то, чтоб под устремленными на него взглядами провинциалов держаться в седле как подобает: прямо, не сворачиваясь в комок. И двигать рычагами, а не засыпать, норовя ткнуться в них носом.