На мою учебу влияло и мое слабое физическое состояние, недоедание; физическая слабость, отсюда частые простуды и пропуски занятий. Кушать свиное сало я не мог – меня от него воротило, молока тоже не обожал, если пил, то только холодное, а парное из-под коровы, – ни в коем случае; больше мне нравилось кислое молоко. В школе, в те времена, бесплатных обедов не было. Ходить в школьную столовую, чтобы пообедать за плату, – не было денег.

Перерывы между приемами пищи были большие, доходившие до 6 часов в начальных классах: один час тратился на движение к школе, четыре урока и плюс еще один час на возвращение домой. В итоге это составляло до 6 часов. С собой брать в школу из дому что-то перекусить – кроме куска хлеба, намазанного смальцем, – брать было больше нечего. А если учительница оставляла после уроков изучать плохо усвоенные правила по грамматике, – на час или полтора, – то этот перерыв доходил до 7 часов. Кушать хотелось сильно.

С 5-го по 8-й класс каждый день было по 6 уроков, отсюда промежутки между приемами пищи доходил до 8 часов. Иногда приходилось с собой брать даже кусок черного хлеба, чтобы перебивать голод в желудке.

Помню, когда мне было лет семь-восемь, в один из дней, к отцу приходил в гости его напарник по работе на свиноферме – Самарец Иван; сидя и выпивая с ним за столом, отец рассказал ему, что я не ем сала. Самарец Иван посоветовал родителям, что для этого необходимо ребенку на ночь смазывать губы салом, тогда он будет их облизывать, привыкнет к салу, и потом будет его кушать. Мои родители ни разу не последовали этому мудрому совету, – и я сало, как не ел, так и до самой армии в рот не брал.

Продолжу об учебе в младших классах.

Наша учительница младших классов – Галина Ивановна Романовская, мне, кажется, недолюбливала нас – хуторян (с улицы Степной). Часто называла «дикарями». Наверно и было за что. За незнание правил правописания, она часто оставляла учеников доучивать после уроков. Сама садилась в классе за проверку тетрадей, а неуспевающих учеников, как правило, человек по четыре-пять садила за парты, устанавливала время, через которое должен начаться опрос знания правил.

Когда подходило указанное время, она начинала опрос. Кто хорошо отвечал, – она их отпускала, а кто не усвоил, – продолжали изучать. Время шло: проходило 30 минут, проходил час, а были и такие ученики, что и за это время не могли выучить. И тут начинались слезы, а иногда и рев. Почему?

В 17.30 заканчивались уроки, начинался закат солнца, а через час, – совсем темно, особенно в зимнее время. А идти домой далеко, целых 2 км, да еще, если придется, одному, – особенно нам на улицу Степную, – конечно, было страшно. Ведь только в школе было электричество от МТС – там вырабатывал электричество двигатель ЧА-1.

Идешь домой вечером, – улицы были не освещенные, в хатах только тускло горели керосиновые лампы. Идешь по улице – темным-темно, а с дворов часто выскакивали отвязанные злые собаки и подбегали к нам, – мы еле от них отбивались. Редко кто из родителей приходил встречать школьников. Электро-фонариков у нас в то время не было; был, кажется, у одного Моргуна Владимира. Иногда для освещения дороги мы использовали спички. Зажигаешь спичку, – и поглубже руку в рукав, – как фонариком освещаешь дорогу, а рукава-то длинные у меня были, ведь пальтишко на мне было большое, не по моему размеру, доставалось от старших братьев.

Как тогда было страшно возвращаться вечером со школы после уроков, особенно одному. Приходилось идти по одной улице от школы, – а она с километр; идешь по ней, – слева кладбище, – страшно, волосы дыбом поднимаются, выбегают собаки; далее от этой улицы до нашей улицы Степной – их разделял большой ставок, его надо обойти и сделать большой полукруг по заросшему пустырю. Выходишь на нашу улицу, так же темно и идти до своей хаты по ней то же с километр. Идешь по ней, – а слева опять кладбище, – страшно, волосы дыбом, проходишь мимо ускоренным шагом, затаив дыхание.