– Ни укропа себе, рабы! – воскликнул Никанор. – Вань, может, продадим кого-нибудь для пополнения казны? Гаврилу Отрыжкина того же. Он парень видный. К тому же неплохо жонглирует яблоками – я видел, как перед девицами давеча выпендривался.

– Кто ж его купит? – усомнился я. – У нас таких парней, хоть телеги грузи. Особенно, когда на пиру наберутся. Он же не этот, – я порылся в памяти, припоминая хоть какое-нибудь имя, упоминаемое в моих книжках в связи с футболом, – не Пелевин.

– Кто такой Пелевин? – четыре глаза уставились на меня вопросительно.

– Футболист… кажется, – я не был абсолютно уверен в том, что именно всплыло в моей утомлённой событиями прошедшего дня голове. – Он, вроде бы, бразильянец был.

– А почему тогда фамилия русская? – озадаченно поинтересовался Антуан.

– Наверно, поменял, когда его к нам в рабство продали, – принял у меня эстафету Никанор. – Зато страна его бразильянская после этого озолотилась. И наладила серийное производство рабов-футболистов. Они, поди, доход приносили гораздо больше, чем какой-нибудь кофей.

Протодиакон с нескрываемым подозрением глянул на батюшку, поражённый его излишней осведомлённостью. Тот хмыкнул:

– Лично я бы так и поступил. И рты лишние кормить не надо. Они ж, спортсмены эти, жрут, поди, за четверых! И агрессивные, наверняка, как Мамай и Кокор!

– Кто, простите? – уточнил Антуан.

– Это персонажи скоморошьих баек, – пояснил я. – Хулиганистые, вроде Петрушки.

– Так что ты, Ванюша, подумай о моём предложении, – отец положил мне на плечо руку. – Наладим с тобой производство. Будем продавать футболистов направо и налево… Совершать эти… трансферы. Хошь, в окно трансферное, хошь, в дверь! Что скажешь, Аркадий Петрович?

Появившийся рядом за время нашей оживлённой беседы поэт выглядел, прямо скажем, измученным. Он неопределённо махнул рукой в ответ на вопрос Никанора. Взгляд у него был какой-то отстранённый и блуждающий.

– Бессонная ночь? – хохотнул батюшка, явно намекая на последствия обильных возлияний на вечернем пиру.

– И не говори, – вздохнул Аркадий Петрович. Но тут же опроверг догадки царя: – Жуткий кошмар приснился. Никак после него заснуть не мог.

– Кошмар? – заинтересовался Антуан.

– Урки приснились? – предположил батюшка.

Ароз Азорин отрицательно покачал головой.

– Приснилось мне, что тот зелёный мужик, которого мы вчера видели, вылез-таки из-под земли. Отряхнулся, так что земля вокруг задрожала. И из-за слоя паутины, мха и травы показался задорного вида молодой человек. Встал во весь рост, глазища сверкнули голубыми молниями. Гигант погрозил пальцем,– поэт судорожно сглотнул. – И как шагнёт ко мне! Я бежать… А он топочет следом и укоризненно так твердит: «Шаганэ ты моя, Шаганэ»!

К обеду мы были готовы отправиться в путь. Оставалось решить ещё пару вопросов. Так что я отправился на конюшню.

– Когда отчаливаем? – Ницше встретил меня в воротах бодрым пританцовыванием.

– Ты что, со мной собрался? – не то, чтобы меня это удивило. Я просто о таком не думал.

– Конечно, – ослик оскалился. – Мы же с тобой напарники! Куда ты, туда и я!

– Ладно, – я кивнул, – если хозяева нашей посудины не будут против, то и я не возражаю. Меня больше беспокоит Альфа.

– Какая ещё Альфа? – не понял Ницше.

– Липа. Липунюшка. Девчонка с плантации.

– Вурдалапочка, что ли?

– Ну, да. Только она не вурдалачка, – я постарался припомнить всё, что мне рассказывала Яга. – Вурдалаки – это больные люди. У них эта… эллиптическая диспепсия, – судя по вытянувшейся морде моего непарнокопытного приятеля я понял, что ляпнул что-то не то, и потому поспешно добавил: – А она – Альфа. Это такие генномодифицированные существа, которых когда-то навыводили для диверсий, но из этого ничего путного не вышло, потому что они эгоистичные индивидуалисты без царя в голове, гуляют, где вздумается и никого в грош не ставят.