– Они только дружили или было что-то еще?

В двух словах тут ответить сложно. Петр помнил, как однажды заметил этот взгляд у Давида: собственнический, жадный. Но решил не вмешиваться, дети сами разберутся. Не разобрались, к сожалению.

Возможно, будь Давид рядом, и не случилось бы ничего. Петр, конечно, понимал, что его злость на парня неправильная, но не злиться не мог. Ведь Давид всегда Ксюшу домой провожал, когда они вместе были где-то, да и вообще старался, чтобы его дочь одна вечером домой не шла.

Правда, если вспомнить о наличии этого непонятного Саши, картина отъезда парня в Лондон приобретает другие краски.

– Как вам сказать? Давид был влюблен, а Ксюша видела в нем друга и брата, но не своего мужчину.

– Тогда молодому человеку не стоит быть здесь сейчас.

– Почему? Я должен ему сказать, мы семьями дружим столько лет.

– Этот парень любит веселую и красивую девушку. Он знает ее прошлую. А Ксения сейчас будет другой. Она возненавидит себя прошлую и будет лепить из разорванных кусков кого-то другого, понимаете? И напоминание о прошлой жизни будет только причинять ненужную боль. Возможно, когда она будет готова, позже, Ксения сама расскажет своему другу все. Когда не будет считать себя виноватой, грязной и недостойной. Когда не будет стыдиться.

Слова были правильные, умом он это понимал. А вот сердцем… сердцем отрицал. Потому что его девочка ни в чем не виновата. Ей не в чем себя винить и стыдиться.

Но психика – это не то, что можно просто объяснить. Никакие аргументы в пользу его отцовского мнения тут не помогут.

Людмила права, он это знает. И его девочка уже начала этот путь самоуничтожения,-потухший обреченный взгляд тому прямое доказательство.

****

В коридоре отделения послышались какие-то громкие шаги, недовольные возгласы, плач. К палате кто-то стремительно приближался.

Петр посмотрел на дочь. Она хмурилась во сне. И спала, лежа на спине, хотя он знал: ей неудобно. С детства терпеть не могла так спать. Но даже сейчас, во сне, зная, что в реальности она в больнице, Ксюша прятала спину.

На нее напали со спины, закрыли рот и начали душить.

В голове складывалась полная картина произошедшего. Но только в голове. Душа требовала мести и крови.

Снова послышался возмущенный вопль, и он вышел из палаты, тихо прикрыв за собой дверь.

Медицинский персонал таки заставил его бывшую жену накинуть халат и бахилы. То же сделали и Смолов с женой. Ну что тут сказать: цирк, да и только.

Камилла в ярком платье, сапоги на каблуке, кожа сверкает загаром. Лицо, одутловатое от слез, глаза лихорадочно блестят. На какой-то миг ему даже расхотелось ее придушить. Но только на миг.

– Где моя малышка? Что с ней? – заголосила женщина, нервно смахнула слезы со щек и попыталась войти в палату к дочери, но Петр преградил ей путь.

– Успокойся! – рявкнул тихо, не повышая голоса, дернул за локоть и поволок к выходу из отделения, они быстро оказались на пожарной лестнице, – Она спит и если ты ее разбудишь своим рёвом, клянусь, я тебя придушу!

– Не смей со мной говорить таким тоном, Петя, ты мне никто! – ее голос задрожал от слез и возмущения. Света Смолова бросилась подругу успокаивать и утешать, гневно зыркнула в сторону Петра.

Видит бог, он не хотел ее винить, устраивать скандал в стенах больницы. Но его нервы не железные. Он живой человек.

– Рот закрой и слушай сюда! – Кеша попытался его остановить, но Петр от его рук отмахнулся и надвинулся на бывшую жену скалой, – Твоя дочь попала в беду, а ты почти десять часов не брала трубку, бл*дь! И ты будешь мне тут устраивать слезливую мелодраму?!Какого хрена я должен искать тебя по всему миру через пятые лица? Ты совсем от мужика этого ополоумела? Ты ее мать, это ты должна быть рядом!