Поэт Низами, изучив множество книг, утверждал, что Дарий в отличие от Искендера был жесток и несправедлив. Часто оскорблял своих слуг несдержанным словом и жаждал утвердить свою власть над всеми без исключения. «Для Дария евнух Багой, конечно, был игрушкой, – думал Шихаб. – Дарий не спрашивал, чего хочет Багой, а просто утверждал над ним свою власть».

Конечно, Багой, не зная Искендера, полагал, что новый господин во многом похож на прежнего. Но Искендер выждал немного, чтобы персидские вельможи не обиделись, а затем объявил евнуха свободным, дал денег и сказал: «Ты волен уйти». Да, всё должно было происходить именно так, а не как рассказывал Захир!

«Но почему же Багой остался? – думал Шихаб. – Уж точно не потому, что Искендер удерживал его». Наверное, евнух, проведя годы в рабстве и не имея родных, просто не знал, что делать со своей свободой. Поэтому попросил позволения остаться и служить, как умеет. И Искендер согласился, чтобы на примере других слуг Багой учился вести себя как человек, а не как евнух.

Со временем для Шихаба это стало любимым развлечением: оставаясь в одиночестве, он представлял себе разговор Искендера с Багоем – тот разговор, после которого евнух стал свободным. Где и как они говорили? Наверное, при разговоре присутствовал слуга-переводчик, ведь Искендер был правителем румов13, а румы обычно не знают персидского. Возможно, присутствовало много людей, весь румийский двор. А возможно, что никого, кроме переводчика, не было. Как вёл себя Багой? Заулыбался от радости? Или заплакал? Возможно, встал на колени, а затем задумался, должен ли так делать, если теперь свободен.

Шихаб представлял эту сцену каждый раз по-новому, но всякий раз Багой был невыразимо счастлив остаться при Искендере – уже не как игрушка, а как верный слуга, который полон решимости отблагодарить господина за доброту. Если не сразу, то позднее.

* * *

Арис, наверное, был единственным, кто чувствовал себя в осаждённом городе не как в ловушке. Турки, собравшиеся с внешней стороны стен, не были Арису врагами, а ромеи и прочие защитники этого места казались слишком глупыми, чтобы поймать шпиона или хотя бы догадаться о его существовании. В прошлом году, когда Арис также по заданию господина приезжал сюда, страх оказаться пойманным был довольно силён. А теперь почти исчез.

Приходилось напоминать себе, что излишняя беспечность – это и есть главная опасность для того, кто добывает сведения во вражеском лагере. Попасться из-за беспечности было бы досадно и непростительно. Господин очень надеялся, что теми сведениями, которые сможет добыть «верная тень», он поможет своему другу – второму министру. Это был случай, который выпадает раз за всю жизнь, и господин очень огорчился бы, если бы тень оплошала. Он бы никогда этого не забыл, и тень вечно чувствовала бы себя виноватой, то есть обязанной искупить вину, а тень не любила чувствовать себя обязанной.

Получив задание от господина снова отправиться в Константинополь, Арис приехал в ромейскую столицу задолго до начала осады, чтобы не вызвать подозрений. Ведь это странно, когда в городе, из которого все стремятся уехать, появляется человек с намерением остаться надолго. Значит, следовало приехать, когда бегство жителей ещё не началось.

Правда, когда оно началось, уехало вовсе не так много людей, как ожидалось. Оставшимся просто некуда было деться, и потому они надеялись, что в город явится помощь от папы римского и католических стран. Арису это рассказал хозяин гостиницы, где новоприбывший снял комнатку.

Через некоторое время Арис перебрался из гостиницы в домик к одной старухе, где жильё было дешевле, а хозяйка – болтливее. «Мне и делать ничего не надо. Она сама делает за меня всю работу», – думал юноша каждый вечер, когда старуха согласно договорённости приглашала его за свой стол и ставила перед ним миску с супом. Пока Арис ел, она рассказывала все новости, что слышала утром на рынке.