«Впервые в этом сезоне! 20 ноября 1940 года. И. Кальман «Сильва». В роли князя Воляпюка – Мартын Лусинян»^>10.

– Нужно будет достать билеты, – озабоченно подумал Ермаков. – Людмила обрадуется: Лусиняна очень хвалили.

Размышляя о работе и о том, через кого выйти на билетную кассу, Лавр незаметно вышел на Красную и дошёл до здания управления. Предъявив часовому удостоверение, он поднялся на второй этаж и, подойдя к двери с табличкой «Заместитель начальника Управления НКВД по Краснодарскому краю», вздохнув, коротко постучал.

– Да, да! Входите, – раздался сочный баритон. Хозяин кабинета, моложавый, уже начинающий лысеть и полнеть мужчина в новом габардиновом кителе, с поблёскивающими на петлицах тремя шпалами вопросительно посмотрел на него, ожидая продолжения. Свежий малиновый отблеск шпал ясно показывал, что владельцу сшитого на заказ обмундирования недавно присвоено звание: капитан госбезопасности.

– Здравствуйте, я начальник УГРО Кагановичского района… – начал он. Кадровик, скупо улыбнувшись, продолжил:

– Капитан милиции Лавр Павлович Ермаков. Присаживайтесь, – и жестом указал на стул.

Некоторое время, не глядя на него, он молча перебирал бумаги и, найдя нужную, откашлявшись, поднял глаза:

– Центральная кадровая комиссия отклонила ваш рапорт о дальнейшем прохождении службы. В 12-м кабинете получите уведомление об увольнении и… – он слегка помялся, – пора на заслуженный отдых.

Лавр стиснул зубы. Он знал, что рано или поздно это случится и догадывался о причине вызова в кадровый аппарат.

– К моему рапорту было приложено ходатайство начальника краевого розыска, согласованное с начальником НКВД. Неужели этого оказалось недостаточно?

– Как видите, – кадровик развёл руками. – Помимо ходатайства, к пакету документов приобщался выписной эпикриз по последней госпитализации. Врачи категорически возражают, а против медицины мы бессильны.

– А без эпикриза нельзя было направить? – обречённо спросил он, понимая всю наивность своего вопроса.

– Существует утвержденный перечень документов, обязательный к представлению в кадровую службу, и обойти его мы никак не можем. В противном случае направят назад, – и, участливо улыбнувшись, добавил: – Лавр Павлович, рано или поздно мы все выйдем в отставку, даже товарищ Берия. Вы можете по праву гордиться своей службой.

– Спасибо! – Лавр встал. – С вашего позволения я зайду к начальнику розыска?

– Ваше право, не смею препятствовать. Только, пожалуйста, не забудьте заглянуть в 12-й кабинет, – капитан встал и протянул руку, давая понять, что разговор окончен.

***

– Лавр! Загляни в паспорт! Тебе 58 лет, у тебя три ранения! – Федотов^>11 протянул ему стакан чая.

– Пять, – со вздохом поправил его Лавр, – два ещё с империалистической.

– Тем более! Ты знаешь, как мы за тебя боролись? Шулишов^>12 согласовал моё ходатайство не читая!

– Надо было медицину подработать, – огорчённо сказал Ермаков. – А как же мне в 37-м подписали с этими ранениями?

Федотов пристально взглянул на него:

– А ты не знаешь?

– Нет, – недоуменно ответил Лавр. – Думал, что всё по закону.

– По закону, – хмыкнул Никифор Максимович. – Тебе просто повезло! Твои документы попали на стол к Агранову, который, оказывается, помнит тебя ещё с 1920 года, когда ты отличился вовремя Улагаевского десанта. Заключения врачей он даже не стал читать, а сказал: «Этот человек должен работать, пока чувствует в себе силы».

Он помолчал, размешивая сахар, и, слегка понизив голос, добавил:

– Я вообще удивляюсь, как ты чистку пережил.

Лавр обескураженно молчал, в череде событий он уже подзабыл те далёкие годы и, поставив стакан, тихо, с плохо скрываемой тоской, спросил: