Дело в том, что наш Мир был наполнен мечтателями, изобретателями, которые жили своими планами, которые существовали в своих изобретениях… которые стыдились и боялись своих открытий. Они создавали фонды с единственной целью – попросить прощения за найденное открытие и за то, как его использую психопаты и неуравновешенные.

Наверное все это из-за человеческого тщеславия. Оно неугомонно, ненасытно и всегда требует больше и больше. Это есть… точнее было, в каждом… и во мне есть. Поэтому я до сих пор цепляюсь за здравый смысл, за рассудок и стараюсь оставаться… человеком.

Подумав об этом, я почувствовал себя дурно. Я не хочу быть человеком. Последним из своего рода. А плохо стало не потому, что я последний, а потому что, в итоге, вид получился не таким удачным, если уничтожил сам себя… А теперь сквозь своё отражение я вижу серость и представляю разрушенные города, усыпанные пылью бывших жителей, остатки стен, усеянные тенями. Страшно.

Почему-то мне все больше кажется, что никого не осталось. Если раньше была хоть Надежда на бункеры и оставшихся там живых, то сейчас мне все меньше в это верится… Я не хочу жить в обмане и верить во что-нибудь нереальное. Это кажется мне напрасным, думаю, что это глупо и в итоге сыграет против меня.

Так уже было единожды. Я верил своим глазам. Они смотрели на огромное море и на то, как самая известная из всех звёзд, во всяком случае виду под названием «человек», прячется за линией горизонта и окрашивает небо в алые, фиолетовые, розовые цвета. В другой день облачным вечером я наблюдал все то же самое цветовое шоу, но на сей раз оно падало на неровную поверхность пара, застывшего высоко над землёй. На следующий день пошёл дождь, заката не было. Тогда я наблюдал силу стихии, то, как волны поднимались, как мне казалось в тот момент, практически до чёрных туч, а затем падали вниз… то, как молнии расчерчивали небосвод секундными ломанными линиями. Мне было все равно на погоду. Я хотел остаться там навсегда. Мне было примерно шесть лет.

Мой отец, он был военным при хорошем чине, однажды вечером он сказал:

– Мы переезжаем в город… там лучшая в стране частная школа.

Мой папа сказал об этом, и я понял следующее – я хотел слишком многого. Вечно оставаться на одном месте могут только трупы. А я трупом быть не хотел…

Но, честно, находясь здесь, я даже начал получать какое-то садистское наслаждение от мысли о том, что человечество строило города во все возможные стороны. Заборами и стенами ограждаясь от соседей и границами от тех, кто говорит на другом языке и выглядит немного иначе. И только сейчас я понял, в принципе, в эпоху перед концом времени, человек, как вид, умер. Он просто оставался на месте из-за введённых условных обозначений. Конечно, среди нашего рода оставались такие, у которых в самой генетической цепи вписано вечное шило в заднице, которое не позволяло сидеть на месте. Именно такие индивидуалы и двигались вперёд, остальные до попадания в город под землёй жили в городе, что возвышался над поверхностью, и жаловались, и старались выживать… Сейчас я вижу лишь пыль и облака.

«Стоп! Облака!» – я понимаю, что до этого, после всего случившегося, я не видел того, как облака проплывали бы под слоем атмосферы. Сейчас я видел облака. Они нависли над пылью, окутавшей остатки жизнедеятельности.

Наблюдаю за движением, что возникло под куполом давления, под скорлупой, отделяющей от космического холода. Я плаваю в невесомости, уставившись в иллюминатор. Я стараюсь смотреть сквозь своё отражение, стараюсь не замечать того человека, что живет там, и прекрасно понимаю, что нарушаю одно из первоочередных правил. Эта мысль не даёт мне покоя, но я не могу сопротивляться интересу. Меня увлекают небо и облака так, как никогда не увлекали, пока я был на земле… плохая ирония. А глаза с отражения потихоньку начинают прожигать дыру где-то в районе моей переносицы. Я это чувствую, даже не обращая внимания на стекло, концентрируясь на обратной стороне.