Теперь, если мы вернемся к ним, для меня это будет означать только одно – все вновь возвращается на места, а этого произойти просто не может.

Когда настенные часы тихо пробили час ночи, только тогда я нашел в себе силы вырваться из мыслей и хотя бы перевернуться на спину. Ужасная усталость накатила внезапно, и я, скинув влажное полотенце на пол, накрылся одеялом и забылся во сне, словно до этой самой минуты бежал на перегонки или тягал штангу несколько часов подряд.

Утром выехал в офис. По моему помятому лицу было предельно ясно, что ночка выдалась напряженной. То и дело я просыпался от кошмара. А один раз даже показалось, что так самая Аня стоит возле моей кровати и умоляет найти убийцу. Я понимаю, что скорее это подсознание требует немедленно разобраться в этой ситуации, но игнорировать тот факт, что я сам хочу это сделать, становится труднее.

Я могу бы забыть все, оставить девушку в покое и не приезжать больше в больницу, дожидаясь, когда она придет в себя. Однако, уже на автомате еду прямиком из офиса к ней, как настоящий парень, которым прикинулся перед врачом.

И вот из-за таких моих решений я часто слышу от Вертинского такую фразу: «Доброты, либо на всех не хватит, либо ее начнут использовать в корыстных целях. В любом случае, Кирюха, тебе стоит быть чуточку эгоистичнее».

Хотя, я не считаю себя слишком добрым. Просто не могу оставаться в стороне, когда вокруг происходит полный трындец, и кому-то нужна помощь.

И сейчас, стоя на мокром от дождя тротуаре, облокотившись на припаркованную машину, я наблюдал за окном палаты, где лежала девушка. Пытался, наверное, лишний раз убедиться, что она в отключке. Помещение совершенно без движений, без признаков того, что там вообще кто-то может быть.

Иду по длинному коридору к регистратуре, где высокая старшая медсестра, лет тридцати пяти, записывала что-то в журнал. Увидев меня, она слегка оживилась и даже, кажется, попыталась выдвинуть вперед ее сочную, пышную грудь.

– Чем могу помочь? – запела сладким голоском, отчего я нахмурился еще больше.

– Я к моей… девушке… – Продолжаю я врать.

Медсестра заметно скривилась и стала просматривать журнал, не глядя на меня, задала вопрос:

– Какая палата?

– Она в реанимации. Тяжелое ранение.

После моих слов девушка вперила в меня строгий взгляд. Кажется, она поняла к кому я собираюсь, ведь вчера была ее смена.

– Боюсь, Вам нельзя к ней. Она в тяжелом состоянии, и сегодня утром стало хуже. Любые посещения в отдел реанимации запрещены…

– …но я вчера был… – Не выдержав, перебил ее.

– Вам сделали исключение, как единственному человеку, который у нее есть.

Пульс резко ускорился, разгоняя кровь в венах до критически быстрой скорости. У девочки никого нет? Вопросов становится еще больше.

– Но сегодня ей необходимо наблюдение.

– Я понял.

Не могу вот так уйти отсюда. Кажется, для меня эта девчонка становится кем-то близким, потому что я не могу бросить ее одну. Но что она может рассказать, будучи в коме?

В последний момент, когда собираюсь развернуться к выходу, достаю из кармана свою визитку, кладу перед медсестрой и умоляюще смотрю в глаза.

– Пожалуйста, позвоните, как только она очнется…

Девушка усмехнулась, но ничего не ответила. Только едва ли кивнула, опустив глаза снова в чертов журнал, а я быстро удалился из эпицентра запаха лекарств и множества больных.

Только на улице я задался еще одним очень важным вопросом. Почему меня не спросили о том, что произошло и кто вообще такая эта Аня? Словно врачи знают больше меня, или догадались, что я не имею к ней отношения. Во всяком случае, буду надеяться и ждать, когда малышка очнется, а позвонят мне или нет – это уже другое дело, о котором я подумаю позже.