– Ну и дурень ты, Кирилл, сущий анчутка! Вот так дурень!

Затем она расшвыряла оставшиеся после него старинные стулья с гнутыми спинками и сердито пинала их ногами, в каждый удар вкладывая остатки застарелой боли. Максим на это время укрылся в кухне и предусмотрительно готовил ее любимый ягодный торт. Утром он убрал из квартиры на улице Савушкина все вещи, напоминавшие Кате о бывшем муже.

Юные супруги фон Якобс часто ссорились, но не расставались. Вскоре они попали в аварию и погибли.

Катерина восприняла страшную весть легко, словно не поверила в случившееся. На ее лице появилось неестественное выражение: смесь удивления, раздражения и облегчения. С хладнокровием профессиональной плакальщицы она устроила поездку в Антверпен себе и оставшейся дочке. Аннушка не запомнила Европы: глубокое, неохватное горе затмило и Бельгию, и ее людей.

– Гляди, анчутка, это же замок Стэн, где творил картины Рубенс! – восклицала Катерина, выглядывая из окна такси. – А вон – замок норманнов!

Но Аня лишь закрывала лицо руками.

В квартире сестры она коснулась ее вещей и разрыдалась. Ее трясло, даже крики матери не заставили ее замолчать. Боль закрыла весь мир черной пеленой. Уткнувшись в алую блузку сестры, Анна вдыхала запах родного тела и благоухания незнакомых цветочных духов и кричала в голос: «Анисья, Анисьюшка, ты здесь!»

Перепуганная Катерина выбежала на улицу, взывая к встречным:

– У меня мороз по коже от воплей этой анчутки!

Но бельгийцы не понимали русскую речь. Соседи, слыша причитания Аннушки, сочувственно жали руки ее молодой матери и объясняли друг другу: «У близняшек особая связь! Они не могут жить друг без друга. Бедная девочка! Как ей вынести такую потерю? Ей нужна помощь психолога!»

Не приведя Аню в чувство, мать поехала на похороны одна. Она предвзято отнеслась к заграничным родственникам Кирилла и общего языка с ними не нашла. Больше ни она, ни Анна в Бельгию не летали.

Видеть могилу сестры девушка не желала. «При взгляде на нее я тоже умру, немедленно!» – восклицала она, и щеки ее краснели. Помня истерику дочери и врачей «Скорой помощи», Катерина старалась не заговаривать с Аней о кладбище.

Прошло десять лет со времени смерти сестры. Вместо того, чтобы стать взрослой рассудительной женщиной, драчунья, потерявшая половину себя, превратилась в растерянный, слабый цветок без возраста. Она не имела друзей, отношения с матерью не складывались. Теперь девушка снимала однокомнатную квартиру недалеко от клуба «Галактика» на краю большого парка, у заросшего озерца.

«Я – русалка, а не амазонка, и, конечно же, не анчутка, – фантазировала она на диване. – Я обитаю в уютном домике из ракушек, наблюдаю за миром со стороны и стараюсь, чтобы он значил для меня не больше, чем кинофильм. Невозможно жить среди вечных страхов и подозрений. Мне нужны доверие, забота и нежность. Я погибаю без них. Но я бегу от людей, как доведенный до отчаяния ребёнок. Не оглядываясь, как из страшного плена, с одной лишь мыслью: быть дальше. Наконец, я на дне водоема! Захожу в тихое убежище, обо всём забывая. Я – дитя воды. А над водой, как всегда, пожар. Шум, суета, война. Я боюсь огня и никогда не сумею его полюбить. Война никогда не кончится: мир людей не существует без нее. Но я прячусь за тёплыми и толстыми стенами из ракушек. Здесь меня никто не обидит…»

Катерина и Максим согласно жили вдвоем и участвовали в жизни Аннушки лишь формально по телефону. Аня была серьезной девушкой: окончила университет, нашла недурно оплачиваемую работу, волноваться за нее казалось излишним. Внуков от нее не требовали и по поводу замужества не докучали: молодая Катерина шарахалась от звания бабушки, а ее новый муж давно уже сделался дедом.